Царства смерти

– …но они ведут учет местного населения. У каждых островитян – севрастийцев, раханцев и так далее – свой уникальный диалект и своя культура. Сиран с мужем решили записать местный фольклор. Я уговорил примата поручить эту работу мне. – Он снова сдержанно улыбнулся. – Таков был мой план. Когда установили медику и я лег спать, Сиран известила университет о моей… смерти.

По запинке я понял, что разговоры о собственной смерти были не по душе моему старому учителю.

– И за тобой никого не прислали? – удивленно спросил я.

– Сиран отправила им урну с прахом. По крайней мере, я так думаю. Обитателям Ээи нечего делать так далеко на юге. Здесь одни рыбацкие деревни.

– Но откуда взялась медика? – Я продолжал недоуменно качать головой. – Ясли для фуги?

– Адриан, я не всегда был схоластом. – Гибсон грустно улыбнулся, и никакие схоластические тренировки не смогли подавить эту грусть. – Когда ты улетел, я знал… знал, что однажды ты вернешься. Называй это схоластическим вычислением, старческой интуицией, как угодно. – Он приподнял плечи, но руки оставил под одеялом. – Мне не хотелось бросать тебя одного.

Мои плечи дрогнули, и я согнулся, не в силах ничего сказать и дать волю обуревающим меня чувствам. Я даже не мог дать им определение, а потому не мог стоически прогнать их. Впрочем, несмотря на мое образование, на все известные мне афоризмы, дыхательную гимнастику и античную литературу, стоик из меня всегда был никудышный.

– Адриан? – Гибсон выпрямился, протянул узловатую руку и взял меня за колено. – Мальчик мой, что с тобой?

Я взял его за руку тремя пальцами, что само по себе стало ответом. Зло отняло часть меня, и эта часть навсегда осталась с Сириани Дораяикой.

– Ничего хорошего, – честно ответил я.

Я не знал, буду ли когда-нибудь вновь чувствовать себя хорошо. Тогда я не стал сразу рассказывать обо всем, но сделал это через несколько дней. В тот день мне было достаточно быть с ним рядом и знать, что он жив.

Мы – Валка, Гибсон и я – провели на Колхиде несколько лет, бо́льшую часть времени уединившись на Фессе. Я не стану записывать, чем мы занимались и о чем говорили. Все это личные моменты, тайны, которые должны остаться между нами, а не стать достоянием истории. Мы с Валкой вдоволь настрадались, и такие раны никогда полностью не исцеляются. Шрамы – уже не та кожа, что была до ранения, а время, о чем я неоднократно жалел, течет только в одном направлении.

Годы шли, и мы не обращали внимания на то, что происходило в галактике. Иногда за нами приезжали Имра и Гино, и мы проводили несколько дней на Рахе с ними, Альваром и другой родней Сиран. Я частенько выбирался в море с рыбаками и помогал с уловом, насколько позволяли увечья. Теперь мне стало понятно, почему давным-давно Сиран так полюбилась Колхида. Вечерами я слушал, как Гибсон занимается с деревенскими детьми, рассказывает им истории о древнем мире, как когда-то рассказывал мне. Валка тоже слушала, опустив голову мне на плечо, его рассказы о Симеоне Красном, Касии Сулье, Александре и Артуре и о самом Боге-Императоре. Не один день мы с Гибсоном провели, гуляя по тропинкам Фессы и обсуждая мои злоключения. Он составлял мне компанию, когда я складывал по всему острову маленькие курганы. Первый для Паллино, второй для Элары, следующие – для Корво и Дюрана, Айлекс и Карима, Халфорда, Коскинена и бедного Адрика Уайта. Я писал имена на твердых пластмассовых молельных карточках и опрыскивал специальным раствором для защиты от ветра и дождя. Они до сих пор на месте, рядом с еще девяноста безымянными курганами, сложенными вдоль дороги к пляжу и нашему старому лагерю.

По одному за каждую тысячу моих солдат.

Все время Гибсон слушал – сперва со слезами на глазах – мои рассказы о битвах, о Нессе и Падмураке, Эуэ и Дхаран-Туне. Много долгих дней я провел с ним и не меньше ночей – с Валкой. Ночи эти были приятными и целительными. Как и когда-то, Фесса стала местом, отрезанным от войны и вселенских ужасов, и пусть мои шрамы никуда не делись, их блеск угас, а уродство мира отсюда было незаметно.

– Надолго вы здесь? – спросил однажды Гибсон, присев на поваленное дерево. – Немножко передохну.

Дул сильный холодный ветер, грозный предвестник зимы. Мы жили на Колхиде уже четыре стандартных года, и только теперь пришли настоящие холода. Серое солнце слабо освещало растущие на скалах деревья, а за утесом раскинулось такое же серое, в белых барашках море. Насыщенная летняя синева отступала, мир как будто поблек. Даже газовый гигант Атлас казался не ярко-рыжим, а серым или, по крайней мере, коричневым.

Гибсон уже не впервые задавал этот вопрос.

– Не терпится от меня избавиться? – по привычке шутливо ответил я.

Мне было неловко говорить правду, что мне вовсе не хочется покидать Колхиду, что я по-прежнему просыпался ночами в холодном поту и плакал.

Но он и так это знал.

– Я уже слишком стар, чтобы чего-то сильно желать, – ответил Гибсон, положив трость на колени. – Но ты, мой мальчик, не можешь остаться здесь навсегда.