Царства смерти

Я с ужасом сообразил, что он плачет. Я никогда не видел, чтобы Гибсон плакал. Он был схоластом, а схоласты не плачут.

– Ливий, я был не прав.

– Кто такой Ливий? – спросил я, не отпуская плеча старика.

– Адриан? – Гибсон неуклюже повернул голову, пытаясь разглядеть меня.

– Да, Гибсон, это я.

Я опустил руку и взял его ладонь. Тонкие пальцы Гибсона не сомкнулись. Опасения Валки насчет инсульта, кажется, подтверждались. Куда она запропастилась? Почему до сих пор не вернулась?

– Валка отправилась за врачом. Помощь скоро придет.

Старик попытался помотать головой. Его подбородок задрожал.

– Поздно, – сказал он. – Поздно.

– Нет, – возразил я, зажмурившись. – Не говори так.

Мы как будто застыли. Не знаю, почему замолчал Гибсон, но сам я не мог ничего выговорить из-за мрачных стонов моей души. На язык приходили лишь слова «нет» и «пожалуйста». Через миг я получил ответ. Серые глаза Гибсона закрылись.

За ночь он приходил в себя еще дважды. Валка так и не вернулась. Без наручного терминала я не мог связаться с ней; оставалось только ждать. Возможно, Гино отказался плыть ночью и им пришлось дожидаться утра, чтобы встретить флаер врача из Эгриси и вернуться. Так я успокаивал себя. Я не мог ничего поделать – никто не мог. Гибсон был палатином, старейшим известным мне человеком, не считая Кхарна Сагары. А палатинов конец настигал быстро.

Я пробовал устроить его поудобнее, поправлял подушки, приподнимал, чтобы он мог видеть в окне волны и мир во всей его славе. Рыжее сияние Атласа оставляло огненные следы на винно-черном море, а в небе сияли звезды-недотроги.

На земле дрожал и стонал старик.

– Ливий… – снова повторил Гибсон, выплывая, словно кит, из океана сна. – Передай Ливию, что я был не прав.

– Кто такой Ливий? – еще раз спросил я; за девять лет, что мы прожили на острове, я спрашивал Гибсона об этом уже не один десяток раз.

«Брат-схоласт, – неизменно отвечал Гибсон. – Старый друг».

– Черт побери! – вдруг выругался Гибсон со злобой, какой я никогда за ним не замечал.

Удивившись, я выскочил из-за столика, у которого задремал, и подбежал к его постели.

– Куда он подевался? – спросил старик.

– Кто? – Сев рядом, я снова взял его за руку.

Гибсон, очевидно, не слышал меня.

– Он должен быть здесь! – Его речь по-прежнему была расплывчатой и неразборчивой, а невидящий взгляд скользил по моему лицу. Один зрачок был шире другого, напомнив мне о Валке, когда ее нейронное кружево прогрыз червь, подсаженный Урбейном. Мне пришлось зажмуриться. – Он меня сюда послал!

От былого схоластического спокойствия не осталось и следа. Инсульт – если это был инсульт – сломал многовековую выдержку Гибсона. Он стал как никогда далек от апатии. Свободная рука старика схватила меня с неожиданной твердостью.

– Алоис! – воскликнул он. – Где мой сын?

– Твой сын?

Я поднялся, вырвавшись из хватки Гибсона. Деревянный стул упал на пол, и я, споткнувшись, едва не рухнул на него.

– Ливий… это твой сын?

За все время нашего знакомства Гибсон ни разу не упоминал о своей семье. Он был палатином, а значит, должен был жениться и получить разрешение Высокой коллегии на то, чтобы обзавестись потомством. Почему он решил стать схоластом, отказаться от семьи и титулов?

Кем он был прежде?

– Алоис! – Серые глаза сфокусировались и посмотрели на меня, но не узнали. Он оглянулся, моргая. – Где это я?

– На Колхиде, Гибсон, – ответил я, едва сдерживая слезы.

Смириться с неминуемой смертью старого наставника было одно. Смириться с тем, что он меня забыл, – другое.

– Это я, Адриан.

– Что это за место? – Бывший схоласт отмахнулся рукой в старческих бляшках. – Не нравится мне здесь.

Не поднимая стула, я опустился на колени у постели старика и взял его безжизненную руку:

– На архипелаге. На Фессе. На Колхиде. Помнишь? – Я сжал его ладонь, изо всех сил желая, чтобы он вспомнил. – Это я, Адриан.

– Адриан?

Пелена разума как будто развеялась, и Гибсон осмотрел комнату так, словно увидел ее впервые. Не переставая удивленно моргать, он откинул голову на подушку.

– То есть… – проговорил он, нахмурив лоб, – это не Белуша?

– Белуша? – Теперь пришел мой черед удивляться. Я едва смог выговорить это слово, настолько потрясен я был. – Белуша?

Это была главная имперская планета-тюрьма, куда ссылали провинившихся лордов и членов императорского семейства. Насколько мне было известно, туда был отправлен бывший директор Разведывательной службы легионов сэр Лоркан Браанок, в сговоре с императрицей и коалицией «Львов» замышлявший мое убийство. Полагаю, теперь его уже не было в живых.

– Кто ты? – спросил я.

Гибсон закрыл глаза и вжался в подушку.

– Фесса, – произнес он. – Недоброе имя. Фессал, сын Ясона, был убит[17]. – Гибсон покачал головой, но не открыл глаза. Слова заставили его задуматься о чем-то, и он добавил: – Мой сын должен быть здесь.

– Я здесь, черт побери!

– Ливий… – прошептал Гибсон едва слышно. – Прости. Прости меня. Прости… – Он тяжело, хрипло втянул в себя воздух. – Я предал тебя. Предал… наш род. Хотел править. Хотел… – Он умолк и остался лежать неподвижно, как мертвый.