Царство красоты

Я вижу Эштона, и не то слово удивлена: Лёша сказал, что он не приедет! Значит, всё-таки приехал! Не могу сдержать предательского подъёма в душе и улыбаюсь ему. Знаю, что Антон, как и всегда, следит за каждым моим движением, но мне почему-то наплевать. Когда в жизни случаются неожиданные радости, такие как сейчас, мы, на короткое время, становимся детьми, неспособными контролировать свои искрение эмоции.

— Привет, — говорит, и его карие глаза неотрывно смотрят в мои.

Он странный, никогда не видела его таким. Никогда. И он… так сильно похож на Алекса, отец во взгляде, в улыбке, в походке, в манере держать голову чуть склонённой на бок…

— Можно тебя на минуточку? — спрашивает.

— Ну, на минуточку можно, но имей в виду: Марго ждёт меня в своей спальне! — сообщаю с улыбкой.

— А у неё тут и спальня уже есть?

— Наши молодожёны согласились пожить с родителями, пока их дом достраивается. Ты не заметил? Справа от родительского! Здорово придумали, правда?

— Правда. А как же их дом на озере?

— Всё в порядке с ним! Это папочка выдумал такую затею, и все… не посмели отказаться! — смеюсь.

Эштон так странно смотрит, что по моей спине струится что-то необъяснимое, какое-то предчувствие, ожидание…

— Я хочу сказать тебе кое-что. Очень важное. Это недолго, но мне нужно сделать это наедине.

Господи… моё сердце обрывается… Что ещё он задумал?!

Мы выходим в холл, но от переживаний и накатывающих волнами эмоций, всё происходящее вокруг, вся суета, бесконечные родственники, цветы, шары, аперитивы — всё плывёт перед глазами.

Наконец, останавливаемся, едва отыскав самый тихий и укромный угол, Эштон берёт обе мои ладони в свои и, неотрывно глядя в глаза, говорит то, что я мечтала услышать всю свою жизнь:

— Я хочу, чтобы ты была моей женой… Моей, только моей и ничьей больше. Я обещаю тебе, Соня, что сегодня, завтра и каждый последующий день нашей жизни буду принадлежать только тебе. Не только телом, но и каждой своей мыслью. Каждой!

— Поздно, — говорю шёпотом.

И в этом «поздно», кажется, заключена квинтэссенция моего смирения, принятия отчаяния, боли и тоски по несбыточной мечте. Ведь я, как и прежде, мечтаю видеть это лицо каждый последующий день своей жизни рядом, готовить завтраки, лежать в нашей общей постели и любоваться его безмятежностью и беззащитностью, оберегать его сон и разделять с ним все его успехи и неудачи, плакать, если его обидели, и улыбаться, если ему радостно, рожать ему детей… Просто, открыто, со всей доступной мне силой любить его… Любить, не боясь быть отвергнутой, осуждённой, осмеянной или непонятой. Любить всегда, любить везде, любить любым, любить, любить, любить…

— Не поздно, — отвечает.

Его лицо так близко… Я чувствую каждый его выдох, и от жаркого дыхания, опаляющего мою шею, во мне одним мощным потоком расходится та самая волна. Подкашиваются ноги, но я помню о своей беременности, и мне хочется рыдать в голос: «Почему? Ну почему ты не пришёл раньше? Всего на месяц раньше…?» Всего 30 дней решили мою судьбу, повернули её в сторону несчастливой жизни с нелюбимым мужчиной…

Эштон смотрит на меня странным, необыкновенно тёплым, проникающим взглядом. Смотрит так, словно видит впервые, вглядывается в самую глубь… и улыбается. Его ладонь нежно ложится на мой живот, и в этом жесте нет ни сексуального, ни дружеского подтекста, в нём восхищение и одобрение. Я чувствую тепло его ладони, исходящую от неё нежность и стремление защитить, желание быть рядом.

Эштон целует моё ухо маленькими поцелуями, дышит жарко, но спокойно и размеренно, так, словно происходящее — самая обыденная вещь на свете, и мы двое — уже сто лет вместе, и этим же вечером уснём под одним одеялом так же, как и делали это все предыдущие годы…

Я собираю всю свою волю в кулак, проглатываю застрявший в горле ком боли и обиды на судьбу и обстоятельства.

— Выбери меня! — предлагает тихо, но в голосе столько уверенности, будто в успехе у него нет никаких сомнений.

— Не могу, — отвечаю так же тихо.

— Почему? — спрашивает, но уверенность вся на месте, будто и не получил только что отказа.

— Я помолвлена и скоро выхожу замуж.

— Любишь его?

Отрывается от моей шеи, смотрит опять в глаза, и я вижу на его лице добрую иронию. Понимаю, что независимо от моего ответа, он ни секунды не верит в возможность того, что я люблю кого-то другого, не его.

И я решаю, что врать нет смысла, поэтому говорю правду:

— Я жду ребёнка. Мы с ним ждём.

— Я знаю, — отзывается тут же. — Но ты не ответила: любишь его?

Я молчу, потому что на этот вопрос нет у меня ответа. Он есть, но Эштон не имеет права его знать. Не имеет права являться, когда пожелает, и рушить мою жизнь. Скоро я стану матерью, и это будет самым важным событием в моей жизни, нет ничего важнее этого. А любовь… Любовь пройдёт, вылечится моё сердце… когда-нибудь. И может быть даже я смогу полюбить своего мужа по-настоящему. Может быть… У меня будет семья — это важнее всего, самое главное.