Цели и средства

— Ну… Мы не были ни друзьями, ни чем большим. Впрочем, заклятыми врагами тоже не были – хочется думать, во всяком случае. На самом деле я о нем не так много и знал. Вроде бы полукровка, но учился в Слизерине, а уж нос задирал – будто со всеми четырьмя основателями в родстве. Знал много заклинаний не из школьного курса, зелья варил по своим рецептам, приносил Слизерину баллов больше, чем весь курс, а его там все равно не любили. Но Лили с ним водилась, значит, в нем было что‑то… не знаю, хорошее, интересное, что она видела.

— Лили – это его погибшая возлюбленная, в память о которой он носит цветок?

— Эван, ну хоть ты не впадай в патетику! – Рем чуть не застонал. – Эту историю измусолили в газетах и книжках, сделали из его жизни мелодраму – отомстил злодею, который разлучил его с любимой. Лили уже была замужем, и она очень любила Джеймса, можешь мне поверить. Северус увлекся идеями Волдеморта и поздно понял, куда вляпался. Но если бы Волдеморт выбрал другую семью и другого ребенка, что, Северус поступил бы иначе? Не попытался бы их защитить?

— А что, попытался бы? – серьезно спросил Эван.

Рем осекся.

Этот вопрос он уже задавал себе. Особенно когда узнал, что это Снейп передал Волдеморту пророчество. Снейп был во всем виноват – он развязал войну с ребенком. Но если бы Петтигрю не выдал тайны, Лили и Джеймс остались бы живы. Тогда Волдеморт не связал бы свою жизнь с жизнью Гарри, и его вообще никто не мог бы убить… На этом месте голова шла кругом, Люпин пытался думать сначала и снова запутывался. Он бы очень хотел послушать еще чье‑то мнение по этому поводу, но Дамблдор был мертв, а прочие при упоминании Снейпа менялись в лице и хватались за палочку.

Пришел бы Снейп к Дамблдору, если бы Волдеморт выбрал Лонгботтомов? Рем хотел это знать, особенно потом, когда открылась правда о смерти Дамблдора, когда Гарри пытался похоронить Снейпа по–человечески и защитить память о нем. Но он подозревал, что Снейп сам не знал ответа на этот вопрос.

И он перестал гадать. Кто знает, что было бы если? Самая безнадежная из всех возможных игр. Он знал, что было.

Что Снейп стоял на коленях и предлагал все в обмен на безопасность ненавистного Поттера.

Что он всю жизнь посвятил охране его сына.

Что он вернулся к Волдеморту, чтобы шпионить, и это было наихудшим наказанием. Рем был в общине, он помнил, каково это, когда не знаешь, кто ты, на чьей ты стороне и зачем ластишься к альфе – то ли маскируешься, то ли просто делаешь, что велит проклятый инстинкт.

Что в конце концов все закончилось в Визжащей хижине перекушенным горлом, будто лютая смерть, упустившая жертву двадцать лет назад, наконец дождалась своего.

Какие уж тут могут быть вопросы?

Рем понял, что уже добрых пять минут молчит, уставясь перед собой, и Эван тоже молчит, сверля его немигающим черным глазом.

— Не знаю я, – проговорил он наконец. – Это все так сложно, а они хотят все объяснить одним обелиском.

Эван отвел взгляд, поднялся, сунул руки в карманы куртки.

— Ладно, Люпин. Я дальше сам дойду, я помню дорогу.

И он зашагал прочь, торопливо, как‑то неровно, дергая лопатками.

Нимфадора Тонкс–Люпин и загулявший муж

Тонкс начала тревожиться, когда пошел второй час после ухода Смита. Конечно, они могли заговориться или выбрать особенно длинный маршрут, но с другой стороны, Рем уже года два не выходил из дома в новолуния. Да, ему сразу стало лучше, когда он выпил Смитового снадобья, но не настолько же, чтоб два часа гулять по Хогсмиду. И этот Хороший человек тоже хорош – знает же, что в новолуния у Рема сил нет, мог бы вообще отказаться от проводов.

Тонкс уже решительно вытянула палочку – отправить этому гулене патронуса, когда камин полыхнул зеленым.

— Можно, Тонкс? – круглая мордашка официантки из «Трех метел». – Мистер Люпин зашел к нам, по–моему, не столько чаю выпить, сколько посидеть.

— Спасибо, Бетти.

Тонкс накинула мантию и, крикнув матери, что сейчас вернется, почти бегом отправилась в «Три метлы».

Рем сидел за ближайшим к двери столиком.

— Вот ты где!

Тонкс плюхнулась на соседний стул, придвинулась, обняла мужа.

— Вы куда пропали? Я уж волноваться начала.

— Мы просто долго говорили, со мной все хорошо.

Да уж, лучше не бывает – дышит тяжело, руки подрагивают, сердце колотится наверняка. И глаза тревожные.

— О чем говорили‑то хоть?

— Так, о Снейпе.

— Нашли о чем говорить, – фыркнула было Тонкс, но тут же сменила тон: – Он тебе сказал что‑то неприятное?

Рем молча покачал головой.

— Дора, слушай… Ты пригласи его к нам в субботу.

— Чего его приглашать, он сам всегда приходит. Вы что, поругались?

— Н–нет. Просто пригласи, ладно?

Тонкс пожала плечами. Рем допил чай и повернулся к ней, уже не встревоженный, заинтересованный.

— Ты не знаешь, что у него с голосом?

— В смысле?

— Не от рождения же он так сипит. У него с горлом что‑то, может, он рассказывал?

— Мне? – уточнила Тонкс. – Рем, он с тобой говорит больше, чем со всеми остальными вместе взятыми. А горло – наверное, в Карпатах застудил, теперь вечно его то платком, то шарфом заматывает, да поздно.

Рем кивнул.

— Наверное. Ну что, идем домой?