Целитель

– Ты представления не имеешь, с чем я вошла в соприкосновение. Боюсь, и тебя втянула. И теперь всё это будет иметь для тебя непредсказуемые последствия. Прости, пожалуйста. Тебе с самого начала надо было держаться подальше.

– Не дождётесь, – огрызнулся я. – Заинтриговали, а теперь лишаете возможности проявиться? Как это без меня будет проходить битва миров, битва за души. Я тоже хочу участвовать.

Я впервые оказался в ситуации, когда речь идет о каких-то потусторонних выяснениях отношений, между… Кем и кем?

Теперь становилось ясно, почему она всегда была недоступна моему пониманию.

– Вы просто переохладились, – говорил я ей в такси, – У вас оэрзе или пневмония. Йен, милая, успокойся.

– Кто это Йен?

– Вы.

– Почему?

– Это имя одной колдуньи, вы на неё очень похожи.

– Я не колдунья.

– Я знаю, извините.

Горячей воды в квартире не было.

Я уложил Йен в постель, укрыл одеялом, шубой, другими тёплыми вещами, которые сумел отыскать.

Но её сковывал мороз, она что-то бормотала деревенеющими губами, пыталась что-то сказать, но сил недоставало.

– Ну, подскажите, – просил я, – хоть намекните, что надо делать.

Я наклонился к ней, пытаясь разобрать, и почувствовал, что изо рта у неё идёт холодный воздух.

«Это Лига, ведьма, – вспомнилось мне. – Спасения нет».

– То есть как, нет спасения? – крикнул громко. – Мы ещё поборемся!

Появилась шальная мысль вызвать «скорую». Но я давно живу в этом городе и знаю, что «скорая» приходит не скоро. К тому же, Йен «заразили» нетрадиционно, значит, лечить надо как-то по-другому.

Как?!

Библия!

Где она?

Библия лежала отдельно от других книг.

… Я читал Святое Благовествование от Матфея, наугад, попав на седьмую главу.

«Просите и дано будет вам; ищите и найдёте; стучите и отворят вам;

Ибо всякий просящий получает, и ищущий находит, и стучащему отворят.

Есть ли между вами такой человек, который, когда сын его попросит у него хлеба, подал бы ему камень?»

Мне казалось, что Йен становится хуже. Дыхание хрипло рвется из лёгких, разрывая их.

А холод! Физически с тех пор я больше никогда не ощущал такого холода.

Я стал читать быстрее, торопливее.

Старался слова произносить чётко, желая, чтобы меня услышал Создатель.

Но Он не ответствовал, и мною овладевало отчаяние. Я ещё держался на осознании того, что одним неверным движением души, одним неверным словом могу всё порушить.

Но всё уже произошло.

Надвигалось неотвратимое.

И не по моей вине и не моей волей, а очень похожим на то, что величают «судьбой», «роком». И перед их грозным желанием я был немощным и никчемным.

Внезапно Йен дёрнулась, видимо, силясь приподняться, но колкие токи ледяного ветра пронеслись по комнате и вновь пригвоздили её к постели.

Я тоже ощутил этот поток, который никак не походил на природное явление; Библия выпала из рук. Я ощутил неизбежное, закрыл глаза, думая, что увижу такое Нечто, после чего к разумной деятельности уже никогда не окажусь пригодным.

Хлопнула электрическая лампочка, осыпав мелкими осколками.

Я это только почувствовал, потому что видеть уже ничего не мог.

… Не знаю, через какое время зрение вернулось. Но Йен уже не было. Вернее, тело оставалось на кровати, но абсолютно неподвижное.

В мертвенном свете луны лицо казалось умиротворенным, но каким—то гладким и прозрачным. Как лёд. Исчезли крохотные морщинки под глазами, а глаза остались открытыми; только в них уже не было боли, страха, отчаяния. Борьбы тоже не было. Совсем.

«Вот и всё, – прошептал я и через несколько секунд повторил как можно тише: – Вот и всё». И удивился сам себе, ведь я – материалист. Почему живые всегда опасаются нарушить вечный покой мертвых, то есть, нарушить то, что остается единственным незыблемым и постоянным во всём этом мире?

И слышался мне голос. Но было ли это голосом внешним, или мысли оформились в чёткую словесную схему, или разум зашкалило – неизвестно.

Глазогорящей гиеной приволокутся худые времена.

Небеса перекроют тучи, сквозь которые не сможет пробиться даже тонкий солнечный луч.

И всё покроет холод.

Он завладеет телами и душами, помыслами и стремлением.

Сильные погибнут, а слабые станут оплакивать их участь, но бороться не смогут.

Уделом человека сделается отчаяние.