Целомудрие миролюбия. Книга первая. Творец

Известно, что дерзость поведения и гордыня мышления является на самом деле слабостью, слабохарактерностью, которая скрывается под маской напыщенности. Также самомнение и самолюбие говорят о немощности души. Оными паразитами аморальности творец никогда не страдал, ибо всегда был кроток и смирен, его протестная натура выражалась исключительно только в творчестве, где будучи совершенно свободным, он не жалел своих сил для отстаивания добродетели. Однако в последнее время произошел в душе юноши некоторый слом, нечто обманчивое поселилось в сердце юного гения. Погружаясь созерцанием в самого себя, он находил безграничное мироздание, и всесильные способности души, он обозревал в себе творца и в том усматривал божественное превозношение своего душевного бытия. Он созерцал окружающий мир очами творца сотворившего оное великолепие красок и существ, и в том высоком миропознании не было ничего лукаво чувственного, никакого господства горделивого, только одухотворение творчества, лишь душевное преображение. Иногда творец близко знакомился с душами людей, не поверхностно обегая сиюминутным взглядом их характеры и индивидуальные черты, а глубинно он познавал уникальность каждой человеческой души, временами уподобляя своё мышление объекту познания. Он, временами казалось, чувствовал то, что чувствовали они, оставаясь при этом самим собой. Так и сегодня, его горделивая душа желала оглядеть весь мир очами Бога, и будто на мгновение сие чудо ему удавалось ощутить, ибо он любил всё что видел, каждую мельчайшую травинку и песчинку, каждого из людей. Может быть, юноша в тот миг не был Богом, но он ощущал дуновение Бога в себе и потому ему краешком отворялись вышние знания о достижении совершенства жизни. Не формулы логического построения вырисовывались в его душе, но иррациональная первичность чувствования чистоты восприятия. Не машинальное холодное математическое распределение функциональности и целесообразности довлело над его восприятием мира. Но духовное иномирное стяжание любовного созерцания не столько очами, сколько сердцем, руководило им. Любознательная душа юноши рвалась постичь оное мироздание, то Богом мира сотворение, которое не утихает, не замедляется в движении, не знает смерти, постоянно умножаясь и меняя формы. Ибо мироздание наделено вечным процессом возрождения и в том заключается присутствие Творца в творении, которое бессмертно, сколь и Он бессмертен и вечен. Может быть, именно поэтому творец почитал себя бессмертным, а творения свои наделял вечностью.

Известно, что Ангелы Господни записывают каждое слово человека, его деяния, помыслы, впрочем, и он сам ведет рукописный дневник своей жизни. У него ничто не теряется бесследно, не ускользает безвестно, не забывается, не предается забвению. Сие не тщеславие, ибо муза хранит частицы его мыслей в себе, её чистые очи навеки сохранят образ того ничтожного гордеца, каким он, безусловно является. Юношеская гордыня не позволяет ему быть склоненным пред непостижимым и малоизученным миром. Ибо он живет безумно, им правит творческая похоть, которая постоянно требует создавать, творить. Но он тою возбужденностью не одержим, добровольно знакомый со своею ничтожностью, он не питает иллюзий о значимости своей в среде себе подобных творцов. И то покорное обстоятельство личности, делает его свободным и прямодушным, делает авторским каждое его философское заявление, кои сей юноша навострился излагать пространной речью и языком весьма простым для понимания. Он более не слуга мира сего, но и не озлобленный повстанец, он просто творец, который не стремится обессмертить себя, будучи удовлетворенным, он и так обладает нетлением души. Таковым образом вырисовывается поверхностная картина стремлений мировоззрения творца, чья душа пока что не отворена читателю полностью, которая подобно раковине лишь приоткрыта слегка, дабы понемногу проливать свет истины в темные комнаты человеческого знания. Впрочем, и девушка стоящая подле него была весьма таинственна, таявшая в себе противоречия канонов благочестия, импульсивность, грациозность чувств, сострадательность мироощущения. Видимо трогательно жалея друга, дева всегда слушала его и, умолкнув, сомкнув уста, не перебивала собеседника. Временами она любовалась закатным уходящим солнцем, словно те набухшие маком небеса шептали ей страшные пророчества.