Целую, мистер Ротшильд

— Да ты прикалываешься? — покачал головой Фишер. — Ну как такое возможно?

Я не собиралась ничего рассказывать своему другу, но не смогла удержаться. Всю неделю Фишер подозревал, что со мной что-то не так. А сегодня, когда он вошел ко мне в квартиру и застал меня в мятой пижаме, с нечесаной головой и опухшими глазами… Словом, пришлось выложить ему мои догадки насчет того, что Хадсон, вполне возможно, не отец Чарли.

— Я практически уверена, что не ошиблась, — вздохнула я. — Все сходится. Да и дневник этот я получила не от кого-нибудь, а от Эвелин.

— Откуда он у нее?

— Понятия не имею, — пожала я плечами. — Оливия как-то упомянула, что Эвелин и бывшая жена Хадсона рассорились из-за того, что Эвелин стащила у нее какую-то вещь. Возможно, этот самый дневник.

— Ну ладно, — Фишер на мгновение призадумался, — сделаем вот что. Я сейчас загляну к себе и вернусь с блокнотом и двумя бутылками вина. А тем временем ты умоешься и приведешь в порядок голову. Потом ты изложишь мне все факты, и мы посмотрим, смогу ли я прийти к тому же выводу, что и ты. Тогда мы разработаем стратегию твоего поведения.

— Не надо мне никакой стратегии, — нахохлилась я.

Фишер взял меня за руки и помог подняться с дивана.

— Нет, надо. Когда ты впервые сказала мне, что подозреваешь Эйдена в измене, я просто отмахнулся от твоих подозрений. А надо было прислушаться к тебе и подумать, как нам вместе докопаться до истины. Я этого не сделал, чем обрек тебя на месяцы неизвестности и страданий. Больше мы не повторим такой ошибки. К тому же, — взглянул он на мою нечесаную шевелюру, — не удивлюсь, если там успела завестись парочка крыс. Словом, иди причешись, а я вернусь через пять минут.

Я надулась, и ему пришлось проводить меня до спальни. Здесь он осторожно подтолкнул меня в сторону ванной.

— Ступай.

Спустя десять минут мы вместе уселись на диване. Фишер бросил взгляд на пустую обертку от шоколада.

— Ты что, умудрилась слопать весь шоколад?

Я нахмурилась. На следующее утро после того, как я сбежала из дома Хадсона, мне принесли роскошный букет экзотических цветов вместе с огромной, килограмма на полтора, шоколадкой «Хершис». Здесь же была записка от Хадсона: «Никакой шоколад не способен поднять мне настроение так, как это делаешь ты». За несколько дней я прикончила этот шоколадный батон, не переставая задаваться вопросом, сможет ли Хадсон повторить это, когда узнает всю правду.

— Даже не напоминай, — вздохнула я. — Давно уже я не чувствовала себя так плохо. Хадсон наверняка с ума сходит, пытаясь понять, почему я так внезапно исчезла и не отвечаю на его звонки. Но я просто не могу взглянуть ему в глаза, Фишер. Не могу.

Я знаю, что причиняю ему боль, но это мелочи по сравнению с тем, что будет, когда я все ему расскажу.

Фишер сжал мою ладошку.

— Ты поступила правильно, детка. Это не та информация, которую можно вывалить на человека, если ты не уверен на сто процентов. Ну а если ты убедишься, что все это правда, надо подумать, как сообщить эту информацию помягче.

— Помягче? Фишер, мы говорим о его дочери!

— Ладно-ладно, но тебе нужно немного успокоиться, чтобы мы могли оценить все подробности. Ты выглядишь даже хуже, чем на свадьбе, когда рассказывала паре сотен гостей о том, как встретилась с невестой… которая была тебе совершенно не знакома.

Фишер налил нам по стакану красного вина и выпрямился с ручкой на изготовку. Теперь он выглядел настоящим юристом.

— Итак, начнем. Когда Эвелин дала тебе этот дневник?

— Года полтора назад, на мой день рождения. Помню, я еще удивилась этому подарку, так как не думала, что она знает про мой день рождения.

Я нахмурилась, пытаясь вспомнить детали.

— Ты тогда прислал мне цветы. Эвелин увидела их и спросила, что мы празднуем. Вот я и сказала ей про день рождения. Тогда она пошла к себе в комнату и вернулась оттуда с дневником. Он не был упакован и не выглядел как подарок.

— Есть ли в дневнике какое-то указание на время — по телепрограммам или чему-то в этом роде?

Я покачала головой:

— За эти несколько дней я прочла его от корки до корки десяток раз и не нашла ничего подобного.

— Ясно.

Фишер написал у себя в блокноте «восемнадцать месяцев» и подчеркнул это двумя жирными чертами.

— А когда Хадсон развелся со своей женой?

— Он сказал, что Чарли было около двух. Значит, четыре года назад.

— Стало быть, дневник мог быть написан в промежутке между полутора годами и доброй сотней лет назад?

— Видимо, так, — пожала я плечами. — Но страницы ничуть не пожелтели, а это значит, что он не может быть слишком старым.

— Ладно, перейдем тогда к именам. Женщину из дневника зовут Александрия. Ты точно знаешь, что так зовут и бывшую жену Хадсона?

Я кивнула.

— Хадсон обычно называл ее Лекси, но тем вечером Чарли упомянула ее полное имя… Да, ее зовут Александрия, и она, между прочим, вела дневник: Хадсон обронил это как-то в разговоре.

— Хорошо. Итак, одно имя совпало. А что насчет Хадсона? В дневнике встречается его имя?

Я покачала головой: