Цена бессмертия

Мы очутились в экстремальной (и по-своему аномальной, то есть прямо относящейся к нашему профилю) ситуации: два сотрудника ГРАС стали свидетелями внутренней духовной (если её можно так назвать) жизни окружающих и друг друга. Мы оказались не готовы к этому. Кто из нас на высоте положения? Шеф явно в растерянности. Виталик обтекает и изо всех сил пытается сохранить лицо. Насчет Ирины он прав: что с неё взять? Баба и есть баба.

Я тоже в дерьме. Тут права Рубцова. Да, не Бог, извините. Всего-навсего простой смертный со своими слабостями и желаниями. Абсолютно не готов, как выяснилось, к роли Свидетеля. Не выдерживаю.

Могу выдержать, но при одном условии — если буду совершенно равнодушен к человеку, свидетелем внутреннего мира которого являюсь. Иначе не получается. Ненавидеть начинаю. Его (её), себя, весь мир. Несмотря на всю предыдущую жизнь, которая, казалось, готовила меня к такой роли, не давая впасть в иллюзию.

Надо бы разобраться в механизме этого процесса. Что происходит с ней? Что происходит со мной? Что мы дали, принесли, причинили друг другу в результате? Обсуждать нужно, конечно, отдельно меня, отдельно её.

Как в уравнении: когда рассматривается одна переменная, другая принимается за константу».

***

— Мы вот решили зайти, поздравить тебя с наступающим, — глаза у Рубцовой были наивные и честные-честные. И вся она излучала приветливость и доброту.

«Посильнее плюнуть в душу ты, похоже, не могла. Я ведь ждал тебя одну. Потом уже не ждал, примирился с тем, что вы вместе. Какой черт тебя принес?»

Большаков не получил ответа на свой мысленный вопрос. Вслух он скандалить не хотел. В дверях «бункера» маячил Ларькин. Он был относительно трезв — всерьез пьяным Илья его никогда не видел, — но смотрел задумчиво, словно пытался сообразить, как он сюда попал. Рубцова, не желая отставать в счете, спросила с самой невинной интонацией:

— А ты тут чем занимаешься? Текст какой-то набираешь... Будь добр, прочти, пожалуйста, вслух.

Теперь была очередь Большакова ответить на вопрос молчанием. На экране передним, действительно, был текст, набранный мелким шрифтом: «А всё-таки жаль, что я решил не писать больше стихов. Вот прекрасное начало стихотворения: «Я некогда встречался с некой Б». Ну ладно, решил хватит — значит, хватит». Ирина подошла ближе, и Илья быстро выключил монитор. Рубцова торжествующе посмотрела на него и заговорила, уже не скрывая злости:

— Я знаю все, что ты тут пишешь про меня, Большаков. А пишешь ты гадости! Ты смеешь меня судить... — она чуть не задохнулась от гнева. — Посмотрел бы лучше на себя. Ты не смеешь меня судить, ты не Бог. Ты мразь, Большаков, и ты не имеешь никакого права требовать от меня отчета. Я живу так, как хочу.

Она красиво развернулась и выбежала из «бункера» с драматизмом, достойным сто пятьдесят пятой серии «Санта-Барбары». Капитан ошалело посмотрел ей вслед. После её ухода он, кажется, начал что-то соображать.

— Ну, и че вот она приперлась? — агрессивно спросил у него Илья. — Только за тем, чтоб меня вот так обласкать?

Ларькин закряхтел от неудовольствия:

— Устал я с вами... Давите на психику оба. Покоя ей хочется. Только я так понимаю, от тебя она его не дождется.

— Похоже, из всех нас только Ренат по-человечески встречает Новый год, — заметил Большаков, с интересом просмотрев в сознании Ларькина перечень женских имен, очаровательных мордашек и прочих любопытных подробностей, освежить память о которых ему не позволила Рубцова.