Цена нелюбви

Как многие из наших соседей, использовавших трагедию — рабство, инцест, самоубийство, — чтобы выделиться из толпы, я подчеркнула этнический аспект для пущего эффекта. Но после я поняла, что трагедию нельзя хранить в тайне. Только неприкасаемые, сытые и довольные, вероятно, могут жаждать страдания, как пиджак от известного модельера. Я бы с готовностью отдала свою историю Армии спасения, чтобы ее могла носить какая-нибудь другая женщина, нуждающаяся в знаках отличия.

Имя? Думаю, я просто хотела, чтобы ребенок был моим. Я не могла избавиться от ощущения, будто меня присвоили. Даже когда я пришла на ультразвук и доктор Райнстайн ткнула пальцем в колеблющуюся массу на мониторе, я подумала: «Кто это?» Масса плавала прямо под моей кожей, но словно в другом мире, и казалась ужасно далекой. А есть ли у эмбриона чувства? Мне и в голову не приходило, что я буду задаваться тем же вопросом, когда Кевину будет пятнадцать лет.

Признаю, что, когда доктор Райнстайн указала на пятно между ножками, мое сердце упало. Хотя, по условиям нашей сделки, я теперь вынашивала Качадуряна, одного имени мало, чтобы соединить ребенка с матерью. И если я любила компанию мужчин — я любила их земные качества, я могла ошибочно примять агрессивность за честность и презирала утонченность, — я ничего не понимала в мальчиках.

Когда мне было лет восемь или десять и мать снова послала меня за чем-то взрослым и сложным, меня окружили мальчишки немногим старше меня. О нет, меня не изнасиловали; они просто задрали мое платье и стянули трусики, бросили в меня несколько комьев земли и убежали. И все равно я испугалась. И с тех пор всегда обходила в парках одиннадцатилетних, направляющихся в кусты, скалящихся через плечо и хихикающих. Еще до того, как я получила своего, я ужасно боялась мальчиков. А сейчас, ну, полагаю, что я просто боюсь всех.

Как бы мы ни относились к обоим полам, мало кто испугается стайки хихикающих школьниц. Однако любая женщина, проходящая мимо бурлящих тестостероном юнцов, ускорит шаг, постарается не смотреть им в глаза, что может быть принято за вызов или приглашение, и мысленно вздохнет с облегчением, добравшись до следующего дома. Если нет, то она зоологическая

дура. Мальчик — опасный зверь.

А что думают по этому поводу мужчины? Я никогда не спрашивала. Может, ты их видишь насквозь, до их личных страданий из-за кривого пениса, до их хвастовства друг перед другом (хотя именно этого я боюсь). Конечно, новость о появлении этой Божьей кары в твоем собственном доме так восхитила тебя, что тебе пришлось немного притушить свой энтузиазм. И пол нашего ребенка заставил тебя гораздо сильнее почувствовать, что он твой, твой, твой.

Честно, Франклин, твое собственническое отношение раздражало. Если я пыталась перейти улицу в неположенном месте, ты не волновался о моей личной безопасности, ты приходил в ярость от моей безответственности. Мои «риски» — а я собиралась продолжать прежнюю жизнь — ты воспринимал как бесцеремонное обращение с твоей личной собственностью. Каждый раз, как я выходила из дома, клянусь, ты хмурился, словно я без спроса уносили одну из твоих бесценных вещиц.

Франклин, ты даже не позволял мне танцевать! Правда, как- то днем моя едва различимая, но безжалостная тревога подняла голову. Я поставила на проигрыватель пластинку Speaking in Tongues группы «Токинг хедз» и начала живо отплясывать по просторному лофту. Еще не закончилась первая песня «Сжигая дом», и я даже не вспотела, когда лязгнул лифт и вошел ты. Ты слишком быстро поднял иглу и поцарапал канавку, и с тех пор на этом месте игла застревала и фраза повторялась. «Детка, чего ты ждала», и никогда не доходило до «сейчас воспламенюсь»,

если и не подталкивала ее осторожно указательным пальцем.

— Эй! Ты что? — воскликнула я.

— Ева, какого черта? Ты что делаешь?

— В кои веки у меня было хорошее настроение. Это незаконно?

Ты схватил меня за руку.

— Ты добиваешься выкидыша? Или просто искушаешь судьбу?

Я высвободилась.

— По моим последним сведениям, беременность — не тюремное заключение.

— Прыгать, натыкаться на мебель...

— Брось, Франклин. Совсем недавно женщины работали в полях до самых родов, а потом садились на корточки между грядками. В те старые денечки дети действительно появлялись из капусты...

—В те старые денечки детская и материнская смертность была очень высокой!

— Чего тебе волноваться из-за материнской смертности? Если живого ребенка вынут из моего бездыханного тела, ты будешь счастлив без памяти.

— Отвратительные слова.

— У меня отвратительное настроение, — мрачно заявила я, плюхаясь на диван. — До появления папы-доктора настроение у меня было отличное.

— Еще два месяца. Неужели такая большая жертва потерпеть ради здоровья другого человека?

Господи, меня уже тошнило от здоровья другого человека.

— Мое здоровье явно ничего не стоит.