Цена свободы

Светка давно замужем за Семёном, как вышла, так и живёт. По любви, не по любви?.. Да откуда мне знать. Наверное, по любви, раз столько живёт, а вообще, кто её знает… Теперь уже и неважно. Рассказывала она мне, ещё в девках была и видела, как её Семён мучился, когда родители пьяные были и дрались. Сильно мучился, стыдно было за них и обидно. Один он в семье, у его сверстников куда лучше родители. Ну, как говорится, в каждой избушке свои погремушки. У кого-то отец только пьющий был, а у кого-то и гулящий. А что? Мужики, они любят чужих женщин, не все, конечно, кто-то до тризны верен своей остается, но таких мало.

Вот и в Сёмкиной семье вроде и отец непьющий, так, с устатку от работы. А на работе трудоголик. Сёмка в отца, от работы не бежит. И мать Семёна — труженица ещё та. Даже успела в юности на кирпичном заводе с год поработать. Одно время почту носила, затем прачкой в детском саду работала, в магазине продавцом, потом и главным кассиром. Однако в ней было одно но — к спиртному любила пригубиться, мужу это не нравилось, потихоньку погуливать стал с её же подругами. Были моменты… Однажды ушёл и с неделю у одной «подружки» жил. Больно было Сёмкиной матери, кстати, её Верой Павловной зовут. И имя сильное, да и сама она не из слабых — при схватке с мужем дралась о-го-го, но опять же по пьяной лавочке. Впрочем, и трезвая могла его обматерить на чём свет стоит. Ну вот такая она: на всё хватка — не нужна прихватка. Светке тоже доставалось, скорее всего, свекровь на ней отыгрывалась. Как-то за волосы оттаскала, это когда Светка посмела ей огрызнуться. С тех пор Светка язык на замок, да и толку-то связываться со Светкиным-то характером.

Много ещё таких «драчливых» случаев было. Вспоминает Светлана: начало восьмидесятых было, тяжёлое время. Как-то ей в больнице, а она лежала на сохранении, сказали: «У вас кровь плохая, гемоглобин очень низкий… — и ещё что-то там, не запомнила, — …моркови хотя бы больше ешьте, яблок…»

— Куда там, — говорит она мне, — я одну морковку съела, только за вторую взялась, а свекровь: «Ты что морковку жрёшь, я её на борщ купила».

— Как, — удивляюсь я, — прям так и сказала?

— Ага, так и сказала. Упрекнула. Я даже и доесть не смогла, чуть не стошнило. У меня тогда сильный токсикоз был, я ведь на восьмом месяце Надюшкой беременная была.

— А ещё помню, конец августа, лежу в очередной раз на сохранении, Сёмик в больницу прибежал ко мне. Притащил такой большой кусок арбуза, — Света развела руки, показывая размер арбузного куска, — я ем, а у него глаза сияют от радости, но шепчет: «К тебе сегодня мать придёт попроведывать, ты только не говори, что я тебе арбуз покупал». Вот так-то. Я, конечно, ей ничего не сказала, но вывод сделала свой. Сделала вывод и тогда, когда Сёма мне серьги золотые на день рождения купил и тоже сказал: «Носи, чтобы мать не видела». Вот как их надо было носить? Сильно хотелось серьги надеть, золотые же, у меня таких сроду не было. Надела. Сама не рада была. Увидела же она, хотя я волосами прикрывала, они длинные тогда были.

Тут Света дотронулась до своих сухоньких волосинок, но на них не зациклилась:

— Ох и заворчала она на нас, и Сёмке досталось, упрекнула: «Лучше бы диван себе купили, на моём спите, а ты серьги ей».

Вот, видишь, серебряные ношу, а к тем душа не лежит. Так, лежат в коробочке, всё-таки память — Сёмик купил. Но с тех пор больше никаких подарков мне и не делал. Наверное, отбила она ему желание подарки-то делать. Да и ладно. Так прожила.

— А помнишь, раньше молоко на разлив продавали, в бочках привозили.

— Помню, помню, — мелькнули в памяти те годы.

— Так вот, попросила она меня сходить купить, трёхлитровую банку дала. Я и пошла, а дорогой бабушку встретила. Она в этом же доме жила, только на первом этаже, а мы на девятом. И попросила она меня молока купить, и тоже трёхлитровую банку дала. А мне разве трудно? Купила и ей. Отдала сразу. Захожу домой, а свекровь: «Почему так долго, очередь что ли?» Нет, говорю, просто бабе Нине ещё молочка купила. И представляешь, она вырвала у меня банку с молоком. Руки трясутся, а про её физиономию и говорить нечего. Столько злобы… Молоко в раковину вылила, а банку сходу в форточку запулила. Я опешила, смотрю, понять ничего не могу, а она орёт диким голосом: «Это не наша банка!» Да так заорала, я думала — не разродиться бы мне здесь. А у самой мысли: «Не убила ли кого внизу, ведь банка стеклянная летела с девятого этажа». Но банка точно была наша, не могла я перепутать. Не могла.

— О боже, да как она так посмела? — снова не выдержала я, перебив Светлану.

— У-у-у, посмела, многое ещё чего посмела. Если я тебе порассказываю все подробности, на книгу потянет, не только на рассказ.

— Это точно, — улыбаюсь.