Цена свободы

Наверное, мне не стоило сюда возвращаться, но это было единственное место, где меня ждали и были рады. А это сейчас было важно как никогда.

После осады, на том самом дурацком празднике Лафи меня споила, и затащила к себе, а потом было такое, о чем я вообще не хотел вспоминать. Не то чтобы я сопротивлялся, но все было словно в кошмаре, или бреду.

Я никак не мог заставить себя отвечать на ее поцелуи, и она сдалась, переключившись на место ниже. Меня два раза вырвало прямо на простыни, но девушка не то, что не выгнала меня прочь, а даже не стала останавливаться. Просто первый раз, скинув на пол простыни, а потом покрывало. Зачем такое упорство? Во внезапно вспыхнувшую любовь я не верил.

А мне было стыдно, очень. Я списывал все на отравление, но где-то глубоко внутри свербело, что все не так просто. Что на самом деле это от того, что я фальшивка, и именно поэтому не получилось.

Хотя вот тут я не прав, она все же заставила меня кончить. Опять же зачем столько усилий? Сомневаюсь, что она получила от всего этого хоть какое-то удовольствие. Так что помимо дикого стыда, я чувствовал себя еще и использованным, и это мне очень не понравилось. Поэтому я сбежал, а сейчас пил, и пытался понять, что же произошло.

Грей подсел к моему столику и поставил еще одну бутылку, потом взял второй стакан и налил и себе.

— Что-то случилось? — поинтересовался он, а потом махнул рукой, — Хотя я и так вижу что случилось. Женщины, — он поморщился и залпом выпил, — Только они могу до такого состояния довести мужика.

Я бросил на него косой взгляд. Скажи мне кто-то такое несколько месяцев назад, я бы презрительно плюнул, точнее плюнула. Ру считала, что женщин ни во что не ставят, а выходит, что все иначе. Ру вообще ни черта не знала о жизни, но считала, что самая умная! Что ее это никогда и никоим образом не зацепит, и она сама решит, какой будет ее жизнь. Ага, щаз!!! Два раза, щаз!!

Я залпом осушил стакан, и снова подставил Грею для наполнения. Последнее время я мчусь во мгле, и не могу даже на миг затормозить, все, что происходит вокруг, тут же отражается на моей жизни, но я сам никак не могу повлиять хоть на что-то.

Грей повертел мой стакан и отставил, а вместо него протянул лютню:

— Пой!

«Разве я смогу сейчас петь?» — я с удивлением посмотрел на него, но вслух ничего не сказал.

— Когда барду хорошо, он поет, — ткнув еще раз мне в руки лютней, пояснил Грей, — а когда плохо, это единственное, что ему остается. Никакого вина не хватит, чтобы утопить это в тебе, но музыка, сможет унести все без остатка из тебя.

Я недоверчиво взял инструмент, и с еще большим удивлением покосился на Грея. Он же простой трактирщик, а говорит, как мудрец.

Я просто решил ему поверить, и тронул рукой струны. Они мгновенно отозвались, словно ждали именно этого. В голову пришли слова, которых я тоже никак от себя не ожидал.

Горит свеча, и мотыльки,

В полет последний отправляясь,

На свет спешат. Так коротки

Их жизни, но они толкаясь,

Летят, влекомые огнем.

Как будто ничего и не осталось.

Не знаю я, что так горит,

Там, где должно быть сердце,

И от чего в груди болит,

И не могу найти себе я места,

Не нахожу покоя в снах,

И явь, со вкусом цвета неба,

Твое лишь имя на устах,

И все вокруг с налетом пепла.

Последнюю фразу я не спел, а едва слышно прошептал, под последний аккорд музыки.

В глазах Грея заблестели слезы, но он с обожанием смотрел на меня, протягивая стакан:

— Ну вот. Теперь все станет правильно.

Клара с Варварой откровенно всхлипывали, изредка срываясь в голос. А старый охотник, молча сидевший до этого в углу, тихо ругался себе под нос.

Да что станет правильно? Откуда вообще взялись эти слова?

Стакан я брать не стал, пить мне больше не хотелось. Я решил подняться к себе в комнату и лечь спать. Правильно, не правильно, но на утро легче станет точно.

Я хлопнул дверью, и бросил лютню в угол, она жалобно звякнула струнами. Посмотрев на кровать, я понял, что и спать мне тоже уже не хочется, так что я просто подошел и распахнул окно, впуская свежий воздух. Позади снова скрипнула дверь, а на пороге появился эльф.

— Руфис, прости старика, я же не знал.

Не понимая, о чем он вообще, я смотрел в окно и молчал.

— Лафи не виновата, не нужно ее ненавидеть, это я сказал ей так сделать, — он вздохнул и прислонился спиной к двери, — Ты такой молодой, я и подумать не мог, что твое сердце уже занято.

Что сделать? При чем тут сердце? Голова дико начала болеть, и повернув ее в сторону, я прислонился к холодному стеклу.

— Ты такой упертый, а я не мог потерять твою кровь. Она должна остаться у нас, даже если ты уйдешь.