Цена времени. Книга 3

Да, к огнестрельному оружию сотню Григория я не подпускал(хотя они и сами относились к нему скептически, даже когда увидели, что сотня стволов делает с группой мишеней за один-единственный залп. И это при том, что многие ополченцы-рабочие до сих пор не могли избавиться от привычки закрывать глаза и дëргаться перед выстрелом). Но зато арбалеты, которые в большом количестве сейчас лежали на складе, ожидая своего отправления на первых весенних купеческих кораблях, неожиданно пришлись им по вкусу. Да, не сразу, однако уже на третьей тренировке сто процентов личного состава отказалась от луков в пользу самострелов. Тем более, что арбалеты, которые выпускала моя мануфактура, были на голову выше качеством тех, которые они видели ранее.

В общем и целом — сто шестьдесят человек, которые к весне должны сплотиться и, переняв сильные стороны друг друга, стать единой силой. Это если погода позволит. А продолжающаяся вот уже неделю с малыми перерывами вьюга явно не располагает к усиленной военной муштре. Конечно, против зарубежных армий это не более чем пшык, однако для подавления внутригородских мятежей и волнений — вполне себе неплохо. В Новгороде я сбываю весь свой товар, а возможные восстания распугают к чертям всех купцов, которые мой товар и покупают. А мне оно не надо, поэтому придётся в случае чего малость повоевать за благополучие города.

Кстати говоря о городе. Неделю назад я отправил лучшего особиста отряда, Лаврентия, на задание особой важности в Новгород. Он должен собирать информацию о влиятельных силах и, что самое главное, о волнениях в народе. А как только ситуация примет облик необратимой — пулей мчаться в Борки и во всех подробностях доложить о происходящем.

Я сидел на стуле, глядел в окно, за которым бушевала непогода и уже в который раз чистил ружьë, в неизвестно какой раз разбирая механизм до последнего винтика и пружинки и в который раз собирая всё обратно.

— И давно ты так сидишь? — Спросил внезапно вошедший в комнату Генрих. Я подскочил от неожиданности и чуть было не выронил шомпол из руки. Вот это, пожалуй, единственный плюс непогоды. Генрих и, что важно, Анна, уже неделю гостят у меня. Да, при большой нужде они могли бы уехать даже в метель. Однако это, вроде как, риск, возможный удар по здоровью… Да и не хотели они возвращаться в шумный Новгород, где во всю расползались слухи о надвигающимся бедствии и весь народ наверняка был как на иголках, а блаженная матушка Генриха регулярно попрекала его своими анти-русскими замашками. Это здесь, в деревне, где люди привыкли к своей практической непричастности к верхам и где народ банально не понимает возможных последствий, все разговоры о смуте если и ведутся, то вяло и скорее от нечего делать.

— Уже довольно долго, — Вздохнул я. — Чертова метель рушит все планы! — Я сжал приклад ружья, не зная, куда деть негативные эмоции.

— Я думаю, она продлится ещё не долго. — Задумчиво проговорил Генрих, смотря в окно. — О, кажется, кто-то идёт. — Меланхолично заметил он. Я бросил во двор ленивый взгляд. Не узнать тучную фигуру Жака невозможно. Сложнее, наверное, только поверить, что француз изменил своим убеждениям и покинул свой дом в такую непогоду. Это могло значить лишь одно — что-то с чертежами. Либо Жак мчится посоветоваться, либо, что он любил гораздо больше, похвастаться успехом.

В этот момент в комнату вошла и Анна. За последнюю неделю она взвалила на себя обязанности трëх моих слуг, что поддерживали дом в чистоте и готовили еду. Точнее сказать, взяла на себя руководство над ними, зачастую выполняя работу вместе с ними. Не полностью, конечно, однако Анна, забыв о благородном происхождении, считала, что раз уж им пришлось погостить у меня дольше обычно, то она не может просто сидеть на месте. А может, этот порыв связан с нашим сближением, которое, в условиях нахождения в одном доме столь длительное время, было чем-то очевидным и зависящим лишь от времени. Так или иначе, но поместье под её началом заиграло какими-то новыми красками. И всё же немцы — удивительный народ. Конечно, не такой удивительный, как русские, которым я поражаюсь порой до сих пор, хоть сам им являюсь. Но немцы — особенная масть. Они организованны, чистоплотны и дисциплинированны. И в этом с ними едва ли кто-то может соперничать. Анна является ярким представителем этого строгого, но чистоплотного народа. Генрих же был абсолютно не против такого поведения сестры. Видимо, он уже решил, что этот дом вскоре станет и её домом, а мы с моим немецким другом вроде как даже породнимся. Обязательно. Вот только решу для начала все проблемы и сразу в церковь на венчание. Хотя, чем дольше я смотрю на Анну, тем больше хочу плюнуть на всё и жить обычной жизнью русского дворянина вместе с ней. Но пути назад у меня уже нет.