Цена золота. Возвращение

Старейшины примолкли, а Гуджо, поборов страх, — как видно, он все слышал, — снова сказал:

— Не тревожься, дед Хаджия! Ведь вы с пустыми руками начали когда-то — ты и твоя бабка Хаджийка! А сейчас и добра у вас много, и рук в доме с избытком, — еще больше наживете. Да и мы за вас бога будем молить, — всем селом…

— Пш-шел, собака! — шугнул его дед Хаджия, но, увидев, что тот повернулся спиной, удержал его: — Постой… Постой… Я дам пятьсот и обратно не потребую, если ты дашь твоих пятьдесят…

— Дал бы, да нет их у меня, — пятясь, ответил Гуджо.

— Поклянись ребенком, что нету!

Единственный ребенок остался у Гуджо — кофейщиковы дети умирали, едва дожив до десяти. Живому было восемь. Гуджо побледнел.

— Поклянись, — настаивал Хаджия.

— Да ты что — господь или поп, чтоб я тебе клялся? — впервые огрызнулся Гуджо на человека богаче себя, ушел в дом и больше не показывался.

— Видали? — сказал Хаджия. — Кто-то из нас будет прислуживать вот этому… Да и кофейни не откроешь — двух много для села.

— Полно, Вране, — сказали другие. — Нужно ведь что-то решать.

— Вот и решайте, — ответил Хаджия. — А я уже решил. Не дам.

— Стало быть, смерти захотел? И себе, и сыновьям своим, и внукам?..

8

Не сразу ответил Хаджия. Смотрел, как по извилистой тропе медленно приближаются посланцы, как подпрыгивают их посохи с белыми тряпицами, как убывает их путь, подобно песку в церковных песочных часах. Белые подпрыгивающие точки были как бы песчинками времени и пути, и они все сыпались, сыпались.

— Не знаю, какой срок дал Тымрышлия, — сказал он наконец. — И что сумел сделать чорбаджи Рангел Гичев в Филибе, не знаю… Но если Азис-паша пошлет аскеров{18}?.. Паша может одним махом избавить нас и от Учителя и от Тымрышлии… И выкупа не потребует… Только благодарственное письмо султану, подписанное всем селом…

И снова замолчал Хаджи-Вране. И снова все вперили взгляды в белые песчинки, которые сыпались, сыпались. Никто не верил, что Азис-паша, или Решид-паша, или другой какой паша кинется их спасать, потому что в эти дни у пашей было дел по горло и во многие места вилайета{19} нужно было вести им аскеров, но никто не знал и другого — что предпочесть: стать равным с другими в смерти или равным с другими в бедности…

И, глядя вот так, неотрывно, увидели старейшины сначала какие-то белые облачка дыма из-за придорожных скал. Потом послышался залп и одновременно стало видно, как двое посланцев, качнувшись вперед, падают на жухлую траву. А третий, размахивая посохом с белой тряпицей, указывает наверх, на желтый шатер. Сам Мемед-ага Тымрышлия вышел из шатра — огромный, встревоженный, — и помчались вниз его люди. Но залп повторился, третий старец, видно, хотел бежать к селу, но споткнулся, упал и больше уже не поднялся; Хаджи-Вране громко вздохнул — словно всхлипнул.

Странным было это убийство. Не мог Тымрышлия отказаться от семи тысяч золотых, не могли и повстанцы сделать такое — стреляли на Власовице. Необъяснимость случившегося была более зловещей, чем сама тройная смерть.

— Господа прогневали, — сказал самый старый из старейшин. — Не следовало так…

— Что ж теперь? — спросили другие.

Мелкие дробные звуки посыпались под столы на чисто подметенные плиты, желтые янтарные зерна, пощелкивая, запрыгали далеко в разные стороны. Это разорвались чьи-то дорогие четки, но никто не бросился собирать их бусины.

— Та-а-ак-то… — вздохнул Хаджи-Вране, встал и пошел прочь.

У него оставалась еще одна надежда — Исмаил-ага, владетель из села Устины. Но смутной и шаткой была эта надежда, ибо упустил он то время, когда следовало доказать аге свою преданность и попросить защиты. Как теперь до него доберешься? Тайком отправишься, все равно кто-нибудь подстрелит — или повстанцы, или башибузуки. С белым платком двинешься — сыновей опозоришь. Да и как знать, найдешь ли его? Не любил Исмаил-ага бранные дела и вряд ли был где-то поблизости. И все же, может, поручил он кому-нибудь из единоверцев позаботиться о старом кунаке? Только как разыскать этого защитника, когда тысячи остервенелых мусульман ворвутся в село и начнется резня?

Столь смутной была эта надежда, что недолго ею тешился Хаджи-Вране. Главным оставалось другое: он все еще не мог решить, что лучше — равенство в смерти или равенство в бедности, что бы он предпочел, окажись каким-то чудом вновь перед этим выбором…

А окрестные холмы все больше и больше ощетинивали гривы, играли каждым бугром, словно мускулами. Казалось, гигантские косматые чудовища подползали на животах к селу — уже начали спускаться вниз молчаливые орды.

9

Когда настали последние часы боя и выстрелы поредели, поредело и большое Хадживранево семейство. Но горести горестями, а богатства все еще было цело.

ГЛАВА ПЕРВАЯ

1