Цепь грифона

«Принять к исполнению. Указанные офицеры подразделяются на 5 групп: 1) офицеры-поляки, 2) генералы и офицеры Генштаба, 3) контрразведчики и полицейские чины, 4) кадровые обер-офицеры и офицеры из студентов, учителей и духовенства, а также юнкера, 5) офицеры военного времени, за исключением студентов, учителей и духовенства. Группы 1 и 4-ю отправлять в определённые приказом концлагеря для дальнейшего просмотра, причём за поляками соблюдать строжайший надзор. Группу 5 подвергать тщательной фильтрации на месте, затем направить: “лояльных” в трудармии, остальных в места заключения для пленных 1 и 4-й групп. 2 и 3-ю группы направлять под конвоем в Москву в Особый отдел ВЧК».

Завершали приказ подписи авторов: «Заместитель ВЧК В.Р. Менжинский, член РВСР Д.И. Курский, управляющий делами Особого отдела ВЧК Г.Г. Ягода».

Прилагался и список концентрационных лагерей. Именно из-за строк приказа, предписывающих его как генштабиста и контрразведчика доставить в Особый отдел ВЧК, взгляд Суровцева непроизвольно выхватил названия лагерей, находившихся в Москве: Андрониковский лагерь, Покровский лагерь, Бутырская тюрьма. Ему было ясно, что курс большевиков на уничтожение русского офицерского корпуса из стихийного превращался в планомерный. Хотя ни он, ни Гриценко, ни сам информированный особист не знали, что в одних Бутырках весной текущего года сидело около двух тысяч офицеров. А сколько тысяч погибли там прошедшей зимой в результате расстрелов и повального тифа, уже не узнать никогда. Ежедневно во дворе тюрьмы скапливалось до ста пятидесяти не вывезенных трупов. Не знали они и о том, что всего месяц назад, в июле, заключённых Покровского лагеря, а это 1092 человека, вывезли на Север, в Архангельскую губернию, и всех до одного расстреляли.

И Гриценко и Суровцев были людьми похожими в умении быстро думать и анализировать. Внутреннюю логику приказа они схватили одновременно. Им всё было понятно. Понятно, почему офицеры-поляки, которых было много в старой русской армии, подлежали «строжайшему надзору» даже в лагерях.

Почему 4-я группа вызывала наибольшее недоверие. Именно кадровые обер-офицеры и офицеры из студентов, учителей и духовенства составили командную основу батальонного звена белых армий. Именно это звено было самым слабым в армиях красных. Опять же даже в пятой, не столь контрреволюционной, казалось бы, группе офицеров военного времени особо неблагонадёжными приказывалось считать выходцев из студентов, учителей и духовенства.

Положение Суровцева было не завидным. Как офицер Генштаба он интересовал командование и мог смело начинать делать карьеру в Красной армии. Но как контрразведчик он представлял опасность куда большую, чем полицейские чины. Осведомлённость русской контрразведки в вопросах финансирования антиправительственных партий дореволюционного и революционного времени несла смертельную опасность для укрепляющейся власти большевиков. А если касаться личностей партийных лидеров, то их дореволюционные контакты с иностранными разведками были столь обширны, что до Октябрьского переворота обвинений в предательстве просто невозможно было избежать. Свидетелей тех дореволюционных тайных партийных операций из числа бывших контрразведчиков и полицейских чекисты выявляли с особым рвением.

– Так это о бывших белых речь идёт, – резонно заметил Гриценко.

– Нам неизвестно, чем занимался этот человек два года, – кивнул Зведерис на Суровцева. – Может быть, он был у Деникина, Колчака или Юденича. И без этого приказа мы обязаны генштабистов, контрразведчиков и бывших полицейских конвоировать в столицу.

– А чего ты сразу не сказал, что генштабистов всех надо посылать в Москву?

– Товарищ Ворошилов самовольно нарушил это правило. Я даже не беседовал с ним, – опять кивнул на Суровцева особист.

– Ясно. А за все месяцы боёв прискакать на передовую ты времени не нашёл? – не скрывая презрения, спросил Гриценко. – Комиссары тоже о политических курсах для бывших офицеров только теперь вспомнили…

– Другие у всех были дела, – повышая голос, ответил военный чекист. – И нечего меня за горло брать! – почти крикнул он с прорвавшимся от волнения сильным латышским акцентом.

– Вот и ты не бери! – уже откровенно заорал в ответ Гриценко. – А то будешь лететь, свистеть и радоваться… Всяко-разно судьбу его не тебе решать.

– Посмотрим, – многозначительно сказал чекист.

– Посмотрим, – согласился Гриценко. – А пока мы до товарищей Будённого и Ворошилова сходим.

Они и пошли. Даже верхом ехать не надо было. Коней не стали и отвязывать. Штаб армии находился через дорогу в большой мазаной хате. Вокруг штаба тоже нельзя было не заметить царившего раздражения. То и дело подъезжали посыльные. И пока одни соскакивали с коней, другие, наоборот, взбирались в сёдла и неслись куда-то с приказами и распоряжениями.