Цепь грифона

– Знаем, генерал. Всё знаем, – не дав Суровцеву и рта раскрыть, говорил Врангель, меря длинными шагами свой кабинет. – В своё время я настаивал на правофланговой ориентации на Волгу и Сибирь, на соединение с армиями Колчака. К сожалению, я тогда не был услышан. Когда я принимал командование, дело было очень и очень безнадёжно, но с Божьей помощью дела наладились. Кабак удалось прекратить… Мы оказались способны к сопротивлению… Никаких широких планов, впрочем, я не строю… Сейчас мне необходимо выиграть время… Надо оставить политику завоевания России… Мы же вели себя в своей стране, как в завоёванном государстве… Я добиваюсь, чтобы в Крыму сделать жизнь возможной… Нужно показать всей России, что это у вас там коммунизм с чрезвычайкой, с голодом, а у нас здесь идёт земельная реформа, вводится волостное земство, заводится порядок и возможная свобода… Никто тебя не мучает, не душит – живи, как жилось… Словом, – опытное поле…

– Ваше превосходительство, – попытался вставить хотя бы слово Суровцев, – мне довелось близко наблюдать действия Красной армии против поляков…

– Да, – точно и не слыша его, продолжал Врангель, – нам не на кого рассчитывать, кроме себя. Только на себя. А поляки нас в очередной раз подвели…

Только сейчас до сознания Суровцева дошёл смысл улыбок и едких замечаний Новотроицына. «Ты поди и разведку везёшь? Ну-ну. Никто у тебя об этом в Севастополе и не спросит. Помянешь мои слова», – говорил Новотроицын. Помянул. Врангель ещё долго рассказывал о том, что он разрешил продавать зерно в Константинополь. О том, что намеренно отпустил на всё цены, и о том, что он всецело за свободную торговлю. Рассказывал, как он сбивает цену на хлеб, выбрасывая на рынок много дешёвого хлеба, который появился у него взамен разрешения на торговлю с турками.

А в голове Сергея Георгиевича в который раз за последние годы выстраивалось своё понимание происходящих событий. И самым очевидным для него стали уже надоевшие трагические несоответствия, вскрытые революцией и гражданской войной. Несоответствия: места и времени, личностей и целей, задач и способов их решения. Самое главное несоответствие – слова и дела… Всё это нельзя было назвать иначе, как отсутствием Божьего промысла в действиях вождей белых армий. И поверх всех несоответствий накладывалось извечное российское незнание левой руки о том, что делает рука правая.

– Пётр Николаевич, – вмешался в монолог Врангеля Шатилов, – у меня появились соображения по дальнейшему использованию опыта генерала.

Врангель с интересом посмотрел на своего начальника штаба. Спросил:

– И в чём они?

– Сейчас мы активно работаем над решением украинского вопроса, – сделал он пояснение для Суровцева. – Генерал только что с Украины, – обратился он уже к Врангелю, – я думаю, знания обстановки будут не лишними для генерал-лейтенанта Слащова, который работает с украинскими представителями.

– Это мудрое решение, Павел Николаевич. Благодарю вас. Тем более, прямо должен сказать, свободных вакансий сейчас ни в войсках, ни в штабе просто нет. А вы познакомитесь с нашим героем – генералом Слащовым-Крымским. Генерал обладает неуживчивым и сложным характером, но герой, – резюмировал Врангель.

Суровцев со всей очевидностью понял: «Они хотят от меня избавиться. Пытаются попросту выпроводить за дверь». По договорённости и по инструкции, полученной от своего бывшего начальника, благодетеля, наставника и воспитателя – генерала Александра Николаевича Степанова, он должен сам принять решение относительно доверенной ему части золотого запаса империи. Если на то будет нужда.

Нужда в деньгах у Белого движения была всегда. Есть она и сейчас у Врангеля. Но отдать с таким трудом сохранённое и спрятанное золото на строительство крымской экономики – будет равнозначно тому, если бы он стал раздавать этим золотом милостыню. И на всех не хватит, и проблему неимущих не решить. Да и что это значит – отдать, когда золото находится в другом конце страны. «Эту информацию мне нужно держать при себе. В любом случае Врангель не тот человек, которому можно было рассказать о таком непростом и тайном деле», – сделал он горестный вывод.

– Надо бы вас переодеть, – перевёл разговор на другую тему Шатилов. – Вот что. Мы с вами одного роста. У меня есть новая черкеска. Поговорю с начальником конвоя. Думаю, папаху и всё остальное у казаков найдём. Вам черкеску не доводилось носить? – спросил он.

– Доводилось, ваше превосходительство.

– А у меня будет свой вклад в экипировку нашего гостя, – вдруг оживился главнокомандующий.

Врангель отправился к письменному столу. Открыл один из ящиков и достал из него кавказский кинжал из числа тех, кои без счёта дарили ему в последнее время. Из другого ящика извлёк увесистый бархатный мешочек.

– Примите от меня на добрую память этот замечательный кинжал и газыри к черкеске.

– Благодарю вас, ваше превосходительство, – искренне поблагодарил Сергей Георгиевич.