Церемонии

Эти видения должны были значить для него не больше, чем слышанные вполуха сказки какой-то далекой страны. В конце концов, боги и демоны его матери — не его собственные. Ее девственница ни в чем не похожа на пресвятую Деву. Трудно вообразить, что Кэрол, эта жеманная рыженькая девица, которая приедет завтра из города, может иметь некое мифологическое значение! А уж то, что назначенный ей космическими силами партнер находится прямо здесь, на ферме, и это никто иной, как Джереми Фрайерс… Дикость какая-то! Порот хотел бы посмеяться над всем этим. И, возможно, однажды он найдет в себе для этого силы. Он посмотрел через лужайку на освещенное окно в комнате Фрайерса и разглядел пухлого гостя, который деловито записывал какие-то свои исследования, размышления или письма. Ну что же, скоро Господь наставит мать на пусть истинный…

В небе пролетел самолет — обычное пятничное посещение, напоминание о современном мире, который Сарр отверг. Расправив плечи, фермер развернулся и вошел в дом.

Внутри было тихо, только тикали часы. Сарр тихо прикрыл дверь в кухню, притушил лампу и замер. Противна была сама мысль о том, чтобы подняться наверх. Там была Дебора, и он дал священную клятву разделить с ней жизнь. И если в жене засел демон, — понятный, знакомый дьявол, Сатана, — мужу негоже бежать. Нужно стоять твердо и бороться, очистить женщину так же, как в воскресенье были очищены его дом и амбар.

Так почему же он колеблется? Неужели его и в самом деле напугали россказни матери, все эти выдумки о драконах и меняющих форму существах? Неужели эти ее картинки произвели желаемое действие? Может, и нет. Но Сарр знал, что еще не готов оказаться лицом к лицу с женой, особенно после скандала за ужином. Лежать рядом с ней и знать, что в сердце своем она ему враг… Для этого требовалась храбрость, которой ему теперь недоставало.

— Господи, — снова произнес Сарр, — дай мне силы.

* * *

Как доказать, что мать заблуждается? Нужно найти какую-то деталь, которую можно проверить.

И, возможно, он нашел одну такую деталь.

Порот вошел в гостиную, зажег лампу и присел перед своей небольшой библиотечкой. Байфилдский альманах по-прежнему лежал на верху стопки с того самого вечера, когда Фрайерс спросил о Ламмасе. И, разумеется, в конце книги был раздел с лунными таблицами — десяток страниц крошечным шрифтом. Сарр взял альманах и лампу и уселся в кресле-качалке.

Мать вчера сказала, что в этом месяце два полнолуния. Это Порот, как и любой фермер, по крайней мере, в Гилеаде, знал и так. Но она, кроме того, сказала, что это редкое явление, особенно если второе полнолуние приходится на канун Ламмаса, и намекнула, что это случается куда реже, чем следует из чистой вероятности.

Фермер провел пальцем по строчкам, отыскивая все записи за тридцать первое июля. Пользоваться таблицами оказалось непросто. Следовало внимательно читать сноски и учитывать коэффициенты для високосных лет, и ряды крошечных цифр начинали танцевать в неверном свете. Но с неприятным замиранием сердца Сарр разобрал, что, сколько он мог судить, мать и в самом деле права. Более того, если верить таблицам, за последние сто лет полная луна приходилась на последнюю ночь июля только дважды, в 1890 и 1939 годах.

* * *

Фермер принялся расхаживать туда-сюда по гулким широким доскам пола. Ему все еще не хотелось подниматься наверх — особенно теперь, когда словам матери нашлось хоть какое-то научное подтверждение. А от этих корявых картинок, которые она ему показала, у Сарра все еще гудела голова, как будто в мозг проник рой насекомых и никак не мог выбраться наружу. Аляповато раскрашенные изображения уже не казались ему такими чуждыми, и, — чем дольше он размышлял о них, — не такими уж неправдоподобными. Роза с губами и зубами. Черное создание под названием «дхол». Странный рисунок из двух колец…

Сарр был уверен, что какой-нибудь стих из Библии наверняка помог бы успокоиться. Но книга лежала наверху, рядом с Деборой, и, хотя Порот знал каждое слово наизусть, ему необходимо было видеть надежный печатный текст.

Взгляд упал на витиевато украшенный переплет. Сборник стихов, которые читал Фрайерс, по-прежнему лежал на столе. Сарр вздохнул, сел обратно в кресло-качалку и открыл книгу. Он вспомнил, с каким трудом продирался сквозь нее много лет назад, подчеркивал строчки и писал заметки на полях, будто слова простых смертных были достойны такого же внимания, какое он уделял слову Божиему.

И все же в этой старой, зазубренной религии его детства можно было найти некоторое утешение. Книга раскрылась на стихотворении, которое он учил в городской библейской школе. Наверху страницы опрятным детским почерком было выведено: «Рождественское размышление». Старый добрый Мильтон, неизменный, мрачный и благочестивый. «На утро Рождества Христова», ода на рождение Спасителя. Порот читал, проговаривая слова одними губами и почти не задумываясь об их значении, находя, как он и надеялся, утешение. До тех пор, пока с содроганием не осознал, что именно читает. Он прочел строфу еще раз.