Церковь и политический идеал

Едва ли в этой аудитории следует напоминать, что источником этих идей стало христианство. Отделить личность об общества, к которому она была прикована в античную эпоху, человека от гражданина, определить круг его свобод, в первую очередь свободу совести – все это стало настоящей культурной и политической революцией в IV веке, когда император св. Константин Великий в 313 г. Миланским эдиктом закрепил правовой принцип свободы совести: «С давних пор считая, что не следует стеснять свободу богопочитания, но, напротив, надо предоставлять уму и воле каждого заниматься Божественными предметами по собственному выбору, мы издали повеление как всем другим, так и христианам хранить свою веру и свое богопочитание»[993].

Опасаясь «ревности не по разуму» некоторых христиан, усмотревших в новых веяниях войну язычеству, св. Константин в 324 г. издал еще один эдикт, в котором обратил внимание на малоценность и непрочность вынужденных насилием обращений в новую веру.

И в те далекие века, и позднее, вплоть до XVII столетия, правовая наука не считала для себя зазорным выводить правовые идеи из христианских нравственных ценностей, имеющих для нее абсолютное значение. Джон Локк, Томас Гоббс, Г. Лейбниц – все они на страницах своих произведений смело апеллировали к Священному Писанию, нисколько не страдая от того, что их могут обвинить в «мракобесии».

Сегодня, однако, картина кардинально изменилась. Правовая наука зашла так далеко в изменении приоритетов – что ценно, а что преходяще, что истина, а что дискуссионно по своей сути, что, захватив старый нравственный багаж, совершенно изменила внутреннее его содержание. Налила вино в старые меха, не задумываясь над тем, не скрывается ли под видом вина уксус и насколько старые меха выдержат такое содержание. В результате христианские политические и правовые институты получили извращенное содержание, не вмещающееся в старые формы.

Например, та же идея свободы совести привела последовательно к отказу от совести вообще. И сегодня не просто разрешают, а культивируют все то, что по христианской традиции считается смертным грехом, содомией, извращением природы человека. Например, безбожие, бисексуальность, однополые «браки», наркотики и т.п. Человек стал считать себя венцом всего и вся, и эта тенденция захватила, разумеется, и правовую науку. Теперь ценна не политическая или социальная свобода человека, а его желания. Высшую ценность отныне приобрели они. Потребление – абсолютная категория свободы, которая из нравственной, правовой и политической сферы очень скоро перетекла в экономическую.

Далее – больше. Все остальные цивилизационные типы современная европейская правовая наука стала рассматривать исключительно сквозь призму этих обновленных «прав», не задумываясь над тем, что предлагаемые рецепты носят в действительности далеко не универсальный характер. И при всей схожести, скажем, мусульманской, еврейской, буддийской цивилизаций было бы едва ли оправданно требование для этих народов строить свою правовую и политическую жизнь на основе секуляризованных идей, интерпретированных из бывших христианских нравственных понятий.

Например, как известно, государства исламской ориентации крайне неодобрительно, скажем так, относятся к требованию Совета Европы легализовать аборты, однополые браки, эвтаназию и т.п. Столь же бессмысленно требовать европейских стандартов от Китая или Японии, совершенно игнорируя их историю, мировоззрение, нравственные ценности этих народов, их политический и правовой опыт. Тем не менее именно это сегодня и происходит. Весь мир меряется одной универсальной линейкой, ценность которой, однако, весьма и весьма условна.

Мы говорим о «правах» и свободах как о самоочевидных категориях. Забывая одновременно с этим, что их содержание менялось неоднократно и порой кардинально в течение 250 лет. Западные исследователи чуть не в один голос заявляют, что сегодня в Европе свобода собственности, еще вчера «священная», представляет собой лишь интерпретированное право пользования. И едва ли сегодняшние королевства Бельгии, Швеции, Нидерландов, Испании, Великобритании сохранили ту идею монархической власти, которая выпестовалась в христианском политическом сознании на протяжении почти 2 тысячелетий.