Цезарь

О, какой позор! Какое несчастье! Ведь нет большего несчастья, чем позор. Ему нравилось помогать Цезарю стать великим, и тут же, без всякого перехода, он начал опасаться его, не одобрил ни одного условия мира. Одновременно с этим необходимо заметить, что он ничего не делает и для ведения войны. Вот он уже оставил Рим, по своей глупости теряет Лицен, позволяет, чтобы его ужалили в Апулии[336], готовится переправиться в Грецию, и при этом — ни одного доброго слова в адрес тех, кто остается, слова перед принятием важного решения.

Но вот ему пишет Домиций.

Тогда он направляет письмо консулам — похоже, в нем пробудилось чувство чести.

Думаешь, что очнувшись, герой воскликнет: я знаю, чего требуют долг и честь! Что мне до опасности, когда справедливость на моей стороне!

Да, дожидайтесь! Прощай, честь! Герой уже в пути, он бежит, позорно удирает из Брундизия. К тому же поговаривают, что Домиций сдался вместе со всеми своими людьми.

Ах, какая ужасная новость! Заканчиваю письмо: боль мешает мне продолжать писать. Жду от тебя вестей».

Как видите, Помпей нашелся — он убегает из Брундизия.

Действительно, он находился в Брундизии, точнее — в самой юго-восточной точке Италии.

И вот что пишет он оттуда Цицерону:

«Гней Великий, проконсул — Цицерону, императору.

Приветствую!

Я получил твое письмо, если ты здоров, то прими мои поздравления. В том, что ты пишешь мне, я узнал твою старую преданность Республике. Консулы встретились с моей армией в Апулии.

Умоляю тебя, во имя истинного патриотизма, который никогда прежде еще не падал так низко, приходи к нам, чтобы вместе решить, какие меры следует принять в том плачевном положении, в каком ныне находится Республика.

Ступай по Аппиевой дороге до Брундизия, и чем быстрее прибудешь, тем лучше».

И этот человек продолжал называть себя Гнеем Великим! Говорил же я вам, дорогие читатели, что Помпея захвалили. Само собой разумеется, Цицерон не единственный, кто думает, но не говорит, что Помпей трус и к тому же неумен.

Помпей трус! Не правда ли, какое странное сочетание слов! А чего же вы хотите? Я обязался представить вам великих людей во всех интимных подробностях, причем с великими людьми происходит то же самое, что с рагу из зайца: нельзя приготовить блюда, коли нет охотничьего трофея. Так что, если хотите, чтобы я представил вам великого человека, мне нужен для этого именно великий человек.

Вот что пишет Целий в письме Цицерону:

«Только ответь правдиво, видел ли ты когда человека более глупого, чем этот твой Гней Помпей? Наделать столько шума, вызвать такой переполох — и все это только затем, чтобы потом делать одни глупости!

Цезарь же наш, дорогой мой, совсем другое дело. Сколько силы и уверенности в действиях, более того — сколько сдержанности при победах! Читал ли ты прежде или слышал о чем-либо подобном? Что скажешь? Что скажешь о наших солдатах, которые шли по самым гиблым местам, мерзли на невероятном морозе, мокли под дождями, но совершали этот поход с таким видом, будто они на прогулке! О Юпитер! Вот храбрецы!

И как бы ты смеялся надо мной, если бы знал, чем меня беспокоит эта слава, от которой мне в конечном счете ничего не достанется. Но в письме этого сказать тебе не могу, только при личной беседе. Единственное, что твердо знаю: он намерен позвать меня в Рим, как только прогонит из Италии Помпея. Думаю, это уже произошло, если почему-либо Помпею не понравилось сидеть в осажденном Брундизии.

Приветствую твоего сына, Цицерон!»

В свою очередь Цезарь вновь пишет Цицерону. Откуда? Письмо не датировано и не отмечено место отправки. Вы думаете, сам Цезарь знает, где находится? Он наступает столь стремительно, сколь Помпей убегает.

«Я спешу, нахожусь на марше, легионы устремились вперед. Не могу позволить Фурнию отправиться, не черкнув тебе несколько строк признательности. Единственное, о чем прошу тебя в знак проявления ко мне благосклонности, чтобы ты явился в Рим, куда, я надеюсь, скоро тоже прибуду. Хотел бы видеть тебя там, воспользоваться твоей мудростью, советом, твоим положением, наконец, — словом, всем, чем ты располагаешь.

Заканчиваю тем, с чего начал: время летит. Прости, что пишу так коротко, об остальном тебе расскажет Фурний».

Итак, все хотят иметь на своей стороне Цицерона. Помпей тянет его в Брундизий, Цезарь зовет в Рим. Ну а кого же он послушается; Если бы он только смел, он бросил бы Помпея и бегом помчался к Цезарю!

— Ах, когда бы я не был связан обязательствами! — восклицал он. — Но я так обязан Помпею, что не в силах проявить и тени неблагодарности к этому человеку!

Он отвечает Цезарю:

«Цицерон, император — Цезарю, императору.

Приветствую!

Прочитал твое письмо, с которым ты отправил ко мне нашего Фурния и в котором ты предлагаешь мне явиться в Рим.

Говоришь, что хочешь воспользоваться моим советом, моим положением. Но также добавляешь: моей мудростью и всем, чем я располагаю.

Это уже совсем другое дело. Я все раздумываю, какой же смысл ты вкладываешь в это последнее слово.