Цезарь

В ответ Цезарь построил свои тридцать когорт по одной линии, прикрыл копейщиками фронт боевого порядка, а на флангах разместил конницу, приказав каждому приложить все усилия к тому, чтобы не оказаться окруженными.

Внезапно Цезарь, не трогавшийся с места и выжидавший дальнейшего развития событий, понял, с кем он имеет дело, поскольку вражеская конница начала развертываться и окружать его крылья, тогда как по центру она пошла в атаку совместно с легкой пехотой.

Цезарианцы выдержали первый натиск, но, пока вражеская пехота схватилась с ними врукопашную, нумидийские конники, в свой черед атакованные после этой атаки, упорхнули, словно птицы, в пятистах шагах от места сражения перестроились, галопом возвратились, метнули дротики и снова упорхнули.

Это был какой-то новый способ ведения боя, едва не ставший для солдат Цезаря роковым, ибо, видя, как нумидийская конница отступает, они полагали, что она обращается в бегство, и бросались за ней в погоню.

Тогда Цезарь пустил свою лошадь в галоп и промчался вдоль всего развернутого строя, ибо он с первого взгляда понял, что происходит: солдаты, бросаясь в погоню за конницей, открывали фланги для легкой пехоты, осыпавшей их стрелами.

И он крикнул сам и приказал передать по рядам, чтобы никто не отходил от фронта боевого порядка дальше, чем на четыре фута.

Но, несмотря на все эти меры предосторожности, положение становилось все более и более опасным, поскольку вражеская конница, полагаясь на свое численное превосходство, полностью окружила все тридцать когорт Цезаря, так что им приходилось сражаться в кольце.

И тогда Лабиен, этот ярый враг Цезаря, перебивший всех пленных в Диррахии и накануне Фарсала поклявшийся не давать себе отдыха, пока Цезарь не будет побежден, Лабиен с непокрытой головой выступил из рядов нумидийцев и, обращаясь к цезарианцам, воскликнул:

— О, мы корчим из себя храбрецов! Неплохо для новобранцев.

Тогда какой-то римлянин вышел из рядов и, словно в «Илиаде», произнес:

— Я не новобранец, а ветеран из десятого легиона.

— А где ж тогда его знамена? — спросил Лабиен. — Я их не вижу.

— Погоди, — ответил солдат, — если ты не видишь знамен, то, надеюсь, распознаешь меня и этот дротик.

И тотчас же, сбросив одной рукой шлем, он другой рукой метнул дротик, воскликнув:

— Держи, вот тебе от десятого легиона!

Дротик полетел со свистом и вонзился в грудь лошади.

Лошадь и всадник упали, и в первую минуту все подумали, будто Лабиен убит.

Тем временем Цезарь растянул свое войско широким фронтом и, повернув стоявшие на концах боевой линии когорты лицом к врагу, встал во главе своей конницы, атаковал центр помпеянцев и с одного удара смял его.

Тотчас же, не увлекаясь преследованием врага и опасаясь какой-нибудь засады, он отступил назад и в полном боевом порядке двинулся к своему лагерю.

Но не успел он дойти до него, как Пизон и Петрей с тысячью шестьюстами нумидийских конников и многочисленным отрядом легкой пехоты пришли на помощь своим.

Получив это подкрепление, помпеянцы бросились в погоню за Цезарем.

Цезарь дал приказ остановиться, подпустил неприятеля поближе, пошел в атаку со всеми своими силами одновременно и отбросил помпеянцев за дальние холмы; после чего он неспешно отступил в свой лагерь, а Лабиен, со своей стороны, вернулся в свой.

На другой день сражение возобновилось.

Лабиен имел под своим командованием восемьсот галльских и германских конников, помимо тысячи шестисот конников, которые привели ему накануне Пизон и Петрей, восемь тысяч нумидийцев и тридцать две тысячи легковооруженных пехотинцев.

Он полагал, что, если станет вызывать Цезаря на бой в открытом поле, Цезарь не посмеет принять вызов; но Цезарь вышел в открытое поле и первым атаковал Петрея.

Битва длилась с одиннадцати часов утра до захода солнца.

Цезарь одержал верх; это было равносильно крупной победе, учитывая превосходство сил противника.

Лабиен потерял много людей ранеными и приказал перевезти их на телегах в Гадрумет.

Петрей, в разгар схватки раненный дротиком, был вынужден отступить в тыл и перестать сражаться лично.

Короче, слава победы досталась Цезарю.

Но он понимал, что, пока его войска не будут полностью собраны, было бы неразумно воевать против армии, вчетверо большей, чем его собственная.

И потому он велел протянуть два вала от своего лагеря и от города Руспина до моря, чтобы иметь возможность передвигаться и туда, и туда и получать подкрепления, которые он ждал, не подвергая их опасности.

Затем он велел выгрузить оружие и метательные машины, находившиеся на кораблях, и вооружил солдат, доставленных флотом с Родоса и из Галлии.

В его намерения входило перемешать их с конницей, по примеру неприятеля, и это должно было оказать тем большее действие, что с родосским флотом прибыли превосходные лучники из Сирии.

Дело было срочное: Сципион прибывал через три дня — Цезарь имел об этом точные сведения, — а это означало, что у врага появятся еще восемь легионов, четыре тысячи конников и сто двадцать слонов.

Но три дня для Цезаря были все равно что три месяца для любого другого.