Цезарь Каскабель. Повести

Прелестная Эглантина Лафуршет тщетно пыталась выдавить слезинку — целомудрие так и не смогло растворить врата потоку слез, паводка не получилось. Она направила свою пышную, слегка взволнованную плоть к дверям супружеской спальни, а общество с многозначительными улыбками продефилировало перед маркизом.

Веко отеческого глаза Назона невольно увлажнилось, а его новый друг Марон мог изъясняться лишь междометиями: О! Э! Дала! Хм! Уф! Пф-ф!

Но вот Ансельм де Тийоль, до того момента последний в роде, поцеловал своего учителя, тестя и исчез за дверями.

Птицы взмахивали крылышками в своих гнездышках; напоенная ароматными дуновениями ночь колыхала прозрачный полог своей эбеновой[299] кровати; вечерняя звезда бросала в таинственный мрак луч своего взгляда, а само Небо, эхом отзываясь на прерывистые вздохи, в какой-то момент блаженно содрогнулось от наслаждения, молодости и любви!

Девять месяцев спустя Тийоли расцвели совершенно, и ничто не омрачало счастья двух соединившихся семейств. Только свояк Лафуршет, слегка склонный к насмешке, как и большинство старых судопроизводителей, поддразнивал иногда Назона по поводу трудностей в латыни.

— Вы знакомы с Федром?[300]

— спрашивал он.

— Безусловно!

— Как вы переведете anus ad amphoram?

— Anus — старуха; ad amphoram — с амфорой. Это название басни.

— Вы допустили грубую ошибку.

— А именно?

— Прямо-таки возмутительную ошибку!

— Месье Марон, выбирайте выражения!

— Amphoram переводится как «горшок».

— Какая разница?

— Ad означает «на».

— Ну так что же?

— A anus[301]

совсем не значит «старуха»!

Параклетом овладевал праведный гнев, и два чемпиона латинской грамматики вцепились бы друг другу в волосы, если бы не носили париков.

Однако вскоре подобные инциденты стали редкостью, оба знатока латыни зачехлили кинжалы насмешки и сложили в колчан стрелы сарказма. Ведь жизнь в этом избранном Богом уголке, где камни мощеных улиц дремали в ожидании редкого прохожего была покойна и прекрасна.

На горизонте семейной жизни маркиза де Тийоля не проплывало ни облачка; ежегодно еще один ребенок — мальчик или девочка — появлялся на свет, утверждая незыблемость рода Тийолей. Благочестивый Назон Параклет, закончив работу над неправильными склонениями, занялся исследованием тайных причин, которые, рассмотренные в двойном свете грамматики и женитьбы, мешают средним глаголам управлять аккузативом.

ОСАДА РИМА

Глава I

ИСТОРИЧЕСКАЯ СПРАВКА

Убийство господина де Росси[302] должно было предварить всплеск революционного движения в Италии. Свободы, объявленные Пием IX[303], грозили обернуться против него самого и опрокинуть древний престол святого Петра.

Либеральная власть рушится повсюду, и это является следствием избыточности ее институтов. Прошлое далеко от настоящего; во времена, когда абсолютные правители покушались на свободы общества и уничтожали их, эти свободы, низвергаясь, действовали подобно разлетающимся осколками бомбам; но в XIX веке народы сами требуют ограничения слишком либеральных реформ, ибо последние способны столкнуть общество в бездонную пропасть. Свобода в понимании республиканцев различного толка, свобода анархическая, изжила себя, свобода в теории и свобода на практике — взаимоисключающие вещи: там, где слишком очевидно провозглашен принцип, нет места факту. В то же время, когда свобода не претворяется в практику, ее принципы сводятся лишь к роли лозунгов на челе общественных памятников.

Шестнадцатого ноября 1848 года Квиринал, дворец духовного владыки, был окружен гражданской гвардией и регулярными войсками. Но их требования реформ заглушали ружейные выстрелы швейцарцев, которые, храня верность власти и своему жалованью, храбро защищали временное королевство Папы.

Уже в течение некоторого времени воздух Рима был насыщен грозой. Франция успела передать Италии свою неспокойную атмосферу, и жители Апеннинского полуострова полной грудью вдыхали этот пьянящий аромат. Дело в том, что итальянцы дышат лишь с позволения австрийского императора, а пушки и генералы не слишком-то великодушны. Шум и беспокойство, доносившиеся с той стороны Альп, возбуждали римлян, которым захотелось быть причастными к празднику и без церемоний порадовать себя зрелищем небольшой революции.

В то время как одни осаждали, а другие защищали Квиринал, молодой человек со злым и неприятным лицом шнырял среди заполнивших площадь людей. Он являл собой определенный тип итальянцев — лживых, лицемерных, подвластных злу и неподвластных добру, ультрамонтанов[304], низких, завистливых, трусливых негодяев, не направленных и не просвещенных ни обучением, ни разумом. Бывший секретарь Папы Пия IX, он был хорошо известен в свете, на который некогда высокомерно изливал свою наглость и спесь. Его прошлое положение заставляло подозрительно относиться к его сегодняшним занятиям — почему Андреани оставил служение Папе и бросился в водоворот заговоров и мятежа?