Цифры нации

Она опустила голову Кошкину на плечо, и, сколько бы тот ни тряс ее, она не приходила в себя. Это мог быть конец – непредвиденный, быстрый и жуткий.

Кошкин выхватил из кармана телефон и позвонил ей на внутренний телефон.

– Абонент недоступен, – прозвучало в трубке.

Машка едва дышала и не приходила в себя. Это было похоже на обморок, хотя Машка, являясь андроидом, была защищена от подобной напасти. Могла быть другая проблема, связанная с зарядкой. Кошкин набрал другой номер, но в ответ услышал, что необходимости в подзарядке нет.

– Машенька, Маша, – бормотал Кошкин, – что с тобой, дорогая? Неужели это у тебя навсегда? Не может такого быть…

Он снова набрал номер и, услышав старчески-сиплый голос, торопливо заговорил, извиняясь за поздний звонок, а также за то, что давно не звонил.

– Что с тобой, Вова? – спросил Харитон.

– У меня несчастье, – сказал Кошкин. – Моя Машенька в коме…

– Вот даже как? А что у нас этому предшествовало? Разговор, говоришь? На какую тему?

– О разном. – Кошкин напрягся. – О любви говорили, о детях…

– И – что?

– Ничего. Она говорила, что в будущем сможет родить.

– Андроид? Рожать? – Харитон загадочно хмыкнул. – А дальше что у вас было?

– Ничего… Она сказала, что за банком стоят влиятельные люди, до которых не дотянуться. Потом замолчала. «Прости, – говорит. – Мне плохо» – и отключилась.

– Понятно, – сказал Харитон. – Выезжаю…

Кошкин отключил телефон и стоял, едва соображая. И недоступность андроида, и битье по ребрам, и отсутствие денег на счете не оставляли места для вдохновения. Кошкин не видел выхода из положения. Считалось, что расчетная единица – виртуальная субстанция для прогресса. Это правило звучало у него в голове со школьной скамьи. Стоило выпасть из обращения этой субстанции, как мир обвалился, не оставив после себя ничего. Впрочем, матушка могла быть не в курсе событий. Живет себе между грядок, подумал он отрешенно.

Он набрал номер матери и долго ждал. Потом раздался ее оживленный голос. Она еще не спала и, как видно, была полна сил.

– Ты где? Как ты? – спросила она.

– У нас кризис, мама. У нас нет больше денег, а правительству на нас наплевать. У меня такое ощущение, что у нас вообще нет никакого правительства. Даже председатель правительства и тот…

– Не смей! – почему-то воскликнула мать. – Ты не знаешь ничего, поэтому так говоришь. Ему сейчас тяжело. Большов – это наше будущее…

Софью Степановну явно занесло. Понятно, что Большов бывший морской офицер с тремя большими звездами на погонах, что он ходил в дальние походы, а дальше-то что?! Чем он занимался после вступления в должность? Вникал? В течение нескольких лет?

– А ты бы как хотел!

– Вник?

Мать промолчала.

– Вник, я говорю?

– Хорошо, успокойся. Завтра поговорим, – сказала мать. – Я приеду с утра.

Кошкин был потрясен. Родной человек, роднее которого нет на свете, нес абсолютную чушь. Большову сейчас тяжело… Большов наше будущее…

Машка сидела напротив него в той же позе, слегка запрокинув голову, и слабо дышала. Кошкин взял ее на руки и понес к себе в спальню. Там положил Машеньку на кровать, опустился на колени и стоял в таком положении, жадно прислушиваясь. А та едва дышала. Казалось, еще миг, и дыхание прекратится.

– Дыши, Машенька, – нашептывал Кошкин. – Не уходи…

Звонок в прихожей ударил как колокол. Кошкин вскочил, метнулся к двери. Возле подъезда на улице стоял высокий сухой старик в куртке, с поднятым капюшоном. В руке он держал небольшой чемоданчик. Это был Харитон.

Запор щелкнул. Старик, качаясь на нетвердых ногах, вошел в вестибюль, дождался, оглядываясь, пока за ним не закроется дверь, и стал подниматься. Два лестничных пролета он преодолевал целую вечность, а когда поднялся к распахнутой настежь двери, уцепился руками в перила.

– Ты обещал лифт, Кошкин, – сказал он, переводя дыхание.

– Учитель… – Кошкин развел руками. – Обещанного три года ждут. Время бежит, а Машеньке хуже.

– Веди… – Харитон отлепился от перил и шагнул, но в проем не попал, сунувшись плечом в косяк.

– У тебя дверь не на месте. Исправь…

– Исправлю, вот увидишь.

Старик в прихожей скинул башмаки, нацепил тапки и направился в спальню. Машка лежала в том же положении, на спине, вытянув ноги и не дыша.

– Эк, перекосило ее, – удивился Харитон. – Что ж ты сразу-то не сказал…

Он сел рядом с Машкой на кровать, раскрыл чемодан, вынул оттуда стетоскоп, велел снять с больной блузку, после чего вставил себе в уши гнутые трубки и, подняв указательный палец, стал выслушивать Машку.

Кошкин впервые видел учителя за таким занятием и даже стал сомневаться в его способностях. Одно дело – переучивать вчерашних школьников в студенты, другое – случай с Машкой, которая являлась новейшей разработкой.

Прослушиванием спереди дело не обошлось. Дед велел перевернуть Машку на живот и снова стал слушать, перемещая головку стетоскопа по спине, а потом вдруг стал прослушивать голову. Под конец он закончил обследование и вынул трубки из ушей.

– Незаменимая вещь, надо сказать, – буркнул он, комкая трубки.

– Что с ней? Она выживет? – торопился Кошкин.

Однако упрямый старик продолжал о своем: