Цикада и сверчок (сборник)

Мне хотелось, чтобы дед хоть раз повернулся к северу, и потому – ведь он был слепым! – вышло так, что я изо всех сил вглядывался в его незрячие глаза. И заключил, что привычка смотреть в глаза брала начало с тех дней, когда я жил еще в родном доме. Я приобрел ее не в ту пору, о которой мне не хотелось вспоминать. Теперь я мог совершенно спокойно пожалеть себя – вот и все. Открытие наполнило меня радостью – я был готов пуститься в пляс. Тем более что в этот момент я так хотел преподнести себя той девушке наиболее благоприятным образом.

«Я уже привыкла, но все равно немного стесняюсь».

Эти слова прозвучали как разрешение снова посмотреть на нее. Наверное, она хотела также сказать, что мои манеры показались ей вначале несколько странными.

Теперь я мог посмотреть на нее просветленным взглядом. Девушка слегка покраснела, глаза ее были хитрыми. «Теперь с каждым днем мое лицо будет казаться тебе все менее незнакомым. Так что беспокоиться не о чем», – сказала она по-детски.

Я засмеялся. И ощутил прилив нежности. Она и дед связались в одно целое. Мне захотелось выйти на залитый солнцем океанский берег.

[1923]

Немощный сосуд

Антикварная лавка располагалась на перекрестке. Перед входной дверью на тротуаре стояла фарфоровая статуя бодхисатвы Каннон ростом с двенадцатилетнюю девочку. Когда мимо проезжали трамваи, стеклянная дверь дребезжала, вместе с нею дрожала и статуя. Каждый раз, когда я проходил мимо лавки, мне становилось не по себе – а вдруг упадет и разобьется?

Однажды мне приснился сон…

Статуя вдруг покачнулась и стала падать. Я хотел поддержать ее, но неожиданно руки Каннон отделились от туловища и обняли меня за шею. Я отскочил – было что-то жуткое в оживших вдруг руках безжизненной статуи и в холоде ее фарфоровых объятий.

Каннон беззвучно падает и разбивается на мелкие кусочки.

И тут, непонятно откуда, появляется Она и, присев на корточки, торопливо собирает разлетевшиеся во все стороны блестящие осколки фарфора. Пораженный Ее внезапным появлением, я пытаюсь что-то сказать в свое оправдание – и просыпаюсь.

Я попробовал истолковать свой сон.

«Так же и вы, мужья, обращайтесь благоразумно с женами, как с немощнейшим сосудом…»

В то время мне часто вспоминалась эта фраза из Священного Писания. Слова «немощный сосуд» всегда ассоциировались с чем-то сделанным из фарфора. И еще: таким немощным сосудом была для меня Она.

Действительно, девушка – это нечто легкобьющееся. Что для нее любовь? Саморазрушение – можно ведь и так сказать.

В моем сне – не собирала ли Она торопливо свои собственные осколки, свое собственное, вдребезги разбитое тело?

[1924]

Женщина в огне

Воды озера слабо мерцали вдали. Будто затхлая вода старого пруда с лунным отблеском на ней. На том берегу неспешно горел лес. Куда бы ни достигал взгляд, всюду был огонь. Пожар в горном лесу. Пожарная машина красиво отражалась в воде. Она была похожа на игрушечную.

Склон горы был черным – по нему поднимались и поднимались люди.

Воздух – прозрачен и словно слегка подсушен.

Полоска города под горой казалась потоком огня.

…Она отделилась от группы людей и стала спускаться. Спускалась только она одна.

Стало как-то немыслимо тихо.

Я видел, как она шла прямо в море огня. Мне стало не по себе.

И в этот момент я вдруг ясно услышал, как разговариваю с ней. Впрочем, она молчала.

– Зачем ты спускаешься? Ты хочешь сгореть?

– Нет, я не хочу умереть. Но в западной части города твой дом. Поэтому я направляюсь к востоку.

Черная точка ее фигуры будто полоснула мне по глазам, залитым пламенем. Я открыл глаза. Потекли слезы.

Мне стало понятно, почему она не хотела идти туда, где был мой дом. Пусть она думает все, что ей угодно. Меня же пронзила догадка. Мне, без всякой связи с этой женщиной, хотелось думать, что пусть ее чувства ко мне охладели и она вроде бы никакой любви не ощущает, но где-то в глубине у нее осталась капелька любви. Можно было посмеяться над моими чувствами, но мне тайно хотелось, чтобы все обстояло именно так.

Да, это было видение. Но разве я действительно полагал, что в ее сердце не было ни капельки сострадания?

Видение – это мои чувства. Ее чувства, данные мне во сне – это ее чувства, которые взрастил я. И пусть даже во сне не было страсти и торжества любви…

Мне стало одиноко и грустно.

[1924]

Пила и роды

Уж и не знаю как, но я понял, что это Италия. На вершине холма – палатка, словно сшитая из полосок парашютного шелка. Над ней развевался колеблемый майским морским ветром флаг. Внизу, под горной зеленью, было голубое море (похоже на побережье в Идзу с его горячими источниками). Внутри палатки – сооружение, похожее на телефонную будку. То ли билетная касса в порту, то ли будка таможенника. Но на самом-то деле я только что получил в окошечке огромный денежный перевод. Желтая картонная коробка оттягивает левую руку. Я чувствую, что там деньги. Рядом со мной стоит женщина в самом обычном черном платье. Она обращается ко мне с вопросом. Я знаю, что это японка, но я только смотрю на нее, поскольку с итальянским я, кажется, не в ладах.