Цикл «Аратта»

— Жив и цел. А рана его… — Хаста запнулся. — Расскажу потом. Это просто поразительно… Словом, ему гораздо лучше. Скажу ему, что ты очнулся, — тотчас придет. И ты все увидишь сам.

— А что наш ловчий?

— Увы, он погиб у меня на глазах.

— Ты сам-то как?

Ширам попытался немного приподняться, но тотчас волной накатила тошнота, мир перевернулся у него перед глазами, и он рухнул лицом в травяной тюфяк.

— Ничего, ничего, — сочувственно проговорил Хаста. — Это пройдет. Ударился ты сильно, а так упал хорошо. Кто б другой с этакой высоты рухнул, точно бы насмерть разбился. Твое счастье, что на спине клинки были закреплены, — они приняли и смягчили удар.

Ширам застонал, вспоминая о своем оружии.

— Не тревожься, все цело.

Хаста ткнул в угол, где лежала свернутая в тюк изодранная одежда накха и увязанное в ней оружие.

— Никогда не видал, — посмеиваясь, покачал головой жрец, — чтобы на одном человеке было столько всяких смертоносных диковин!

Ширам сделал вид, что снова впал в беспамятство и не услышал последние слова от незадачливого служителя божественной мудрости. Всякий, кто жил бок о бок с накхами, знал, что себе дороже интересоваться их священным и неприкосновенным вооружением. То была тайна, о котором каждый из этого племени молчал даже среди ближайших друзей, даже в пылу страсти или тумане опьянения.

— Отдыхай пока, — сказал Хаста. — Мы скоро у реки остановимся. Тебя снимать не будем. Покуда точно не разберу, все ли кости целы, лучше так вот полежать.

На ночевку остановились возле очередного безымянного ручья, журчащего среди высоких трав. Лежа в шатре на спине у дремлющего на ногах мамонта, Ширам сквозь занавеси поглядывал вниз, где у огня хлопотал Хаста. Костер, потрескивающий во тьме, наполнял его душу покоем. Как ему прежде хотелось скорее миновать неприветливый Змеиный Язык — а теперь холодный, завывающий ветер плоскогорий радовал его сердце. Проклятые леса с их коварными обитателями остались далеко позади. Скорее бы домой!

Впрочем, Ширам вполне понимал, что положение их по-прежнему опасное. Особенно сейчас, когда он ранен и неизвестно, встанет ли на ноги. Хоть Хаста и сказал, что тяжелых ран нет, но спина отзывалась острой болью на каждое движение, а при малейшей попытке встать накатывала тошнота и мир начинал кувыркаться перед глазами. Но для накха склониться перед требованием тела было делом глубоко позорным. Тело должно было мочь все, что требовал дух, но никак не наоборот.

— Я подстрелил утку! — раздался снизу радостный голос Аюра. Судя по голосу, царевич был в отличном здравии и хорошем настроении.

— Сегодня у нас будет добрая еда! Жаль, нет повара — он бы сейчас ее приготовил. Хаста, вели своей мохначихе ощипать птицу.

— Зачем ощипывать? — возразил жрец. — На берегу ручья вдоволь глины. Обмажем и запечем.

— Что, так тоже можно?

— Обещаю, будет вкусно.

— Хорошо, — кивнул Аюр. — Я схожу еще поохочусь. Шираму нужно сделать мясной отвар. Он хорошо поднимает на ноги. Помню, еще там, в столице, я как-то захворал, и меня поили таким отваром по три раза на день, чтобы придать сил. Сейчас птиц летит много. Я позабочусь, чтобы у Ширама каждый день был свежий отвар.

«Позабочусь». От этого слова у накха отчего-то перехватило дыхание. Неужели это и впрямь говорил царевич Аюр или ему это мерещится? Должно быть, пребывание в диковинном святилище не только излечило раны царевича, но и даровало ему качества, прежде неведомые. Если, конечно, ему все это не чудится после падения на скалы…

Аюр говорил еще много — о скором возвращении, о том, что непременно расскажет отцу об отваге и преданности своего старшего друга и наставника. И о великих познаниях Хасты упомянуть, конечно, тоже не забудет.

— А скажи, светозарный, ты помнишь о том, что творилось в храме на вершине горы? — осторожно спросил Хаста.

Аюр озадаченно замолчал.

— Помнишь, как в тебя попала стрела, как я прижигал тебе рану? — подсказывал жрец. — Как тебя несли в святилище?

Царевич помотал головой. Хвала Солнцу, как прижигали рану, он не запомнил, и как тащили его на скалу — тоже. Он очнулся только в храме, и все, что ему запомнилось, — это чудовищная боль. Хаста пытался поить его, но раненый не смог выпить ни глотка. Так плохо ему не было никогда в жизни. Рука горела и совершенно не слушалась его. Хаста хотел примотать ее к телу, но Аюр не давал к ней прикасаться. Как сквозь сон, слышались ему причитания Хасты и ругань накха.

«Святое Солнце, что же нам делать?! Мы можем не довезти его, он очень плох…»

«Я тебе не довезу! Давай ему свои снадобья!»

Но что было потом?

— Я видел звезды, — с невольным удивлением произнес Аюр. — Небо, усеянное звездами, оно было и сверху, и снизу. Я парил среди звезд, меня нес ветер, подобный дыханию бога. Я слышал удивительные песни…

— Похоже, солнцеликий, ты побывал в Верхнем мире без всякого священного дыма! — с легкой усмешкой заметил Хаста. — Говорят, потеря крови способствует этому… Что еще ты помнишь?

— Потом я вспомнил твои слова, Хаста.

— Какие?