Цикл «Аратта»

Кирья посмотрела на двух женщин с лицами мокрыми от слез и ничего не ответила. Она сама не знала, откуда в ней уверенность, что она справится. Второй раз в жизни что-то в ее мире грозило сломаться, но теперь дочь Толмая чувствовала в себе силы пройти по самому краю и поставить сломанное на место. Главное, не оступиться…

— Я делом займусь, а вы духов отгоняйте, — сказала она Высокой Локше.

Та посмотрела на нее чуть насмешливо:

— Ну попытайся, коли не боишься. А вы, — обратилась она к повитухам, — погодите пока варить зелье.

— Пусть ляжет на спину, — принялся распоряжаться Мазайка, заходя внутрь. — И понёву пусть снимет…

Юная обжанка послушно улеглась на солому, оставшись в длинной рубахе. Мазайка глубоко вздохнул, положил руки ей на живот и начал медленно и чутко водить — то в одну сторону, то в другую, стараясь понять, как лежит дите. Оно тут же ответило сбоку, ударило его в ладонь ножкой. Ну так и есть — лежит поперек, само путь наружу не сыщет. Долгие муки и гибель ждут их с матерью, если он не сумеет развернуть его как надо…

Он и не заметил, как с другой стороны подсела Кирья, тоже приложила ладонь к животу и закрыла глаза. Все ее чувства обострились, будто мир сейчас протекал сквозь нее. Кончиками пальцев она видела, как растягивается матка, лопаются мелкие сосуды и натягиваются большие; как пережимается пуповина и ребенок начинает беспокойно шевелиться, задыхаясь… Чуяла спиной пристальный взгляд крылатого ящера, чудища из Бездны, двенадцать лет назад убитого ее отцом; ощущала, как подкрадываются голодные духи, нависают за плечами, несмотря на слаженное обережное пение добродей…

— Нет, не так, — отрывисто сказала она. — Посолонь поверни.

Мазайке было непросто. Дитя противилось, не хотело сдвигаться так, как ему неудобно. Оно уже улеглось и теперь было недовольно. Молодая обжанка поморщилась, охнула от боли, попыталась привстать…

— Лежи! — шикнул на нее Мазайка.

Он понимал — дитя все равно потом повернется обратно, как ему привычнее. Лучше бы ей родить как можно скорее… Наконец он почувствовал, как твердая голова младенца вошла в кольцо костей и встала там ровно.

— Получилось? — тихо спросила Локша.

Мазайка молча кивнул.

Словно тяжесть свалилась с плеч Кирьи. Она выдохнула, встряхнула руками и оглянулась. Голодных духов не было — ни единого! Ни за спиной, ни за порогом! Только крылан сидел на ветке липы, разевая зубастый клюв. Кирья поглядела на него торжествующе — что, съел?

И тут что-то лопнуло во чреве обжанки. Мгновенно намокла рубаха. Беременная испугалась, завопила во весь голос. Оборвалось пение, подскочили повитухи.

— Не пугайся, это воды отошли! — раздался голос одной из старух. — Что крик подняла? Все рожают! А вы, дети, ступайте отсюда. Девке нечего на это смотреть, а парню и подавно…

— Я у волчиц роды принимал, — обиженно возразил Мазайка.

— Кыш отсюда! Сестры, ведите ее в кереметь!

Обжанку подхватили под руки, поставили на ноги и с пением повели через луг в рощу. Издалека Кирья услышала, как роженица тоже дрожащим голосом подхватила песню….

Кирья с Мазайкой сидели на мостках, глядя, как мимо них в черной речной воде проплывают желтые листочки — первые знаки близких холодов. Им не спалось. Да и не больно уснешь тут! Самые древние березы не видали на острове добродей такой кутерьмы.

Когда рождается дите, врата в иные миры распахиваются во всю ширь. Кто угодно может появиться оттуда, и не угадаешь, благой это будет дух или нечистый. А может, зверь-прародитель придет за дитем или его собственный неупокоенный предок. Могут и проклясть, и наградить, и младенца подменить… А потому в керемети песни поют — и будут петь всю ночь. Повсюду жгут очистительные костры. Куда ни глянь, трещат ветки в пламени и огненными мошками летят к небу искры. Светло как днем!

Но Кирья не смотрела по сторонам, погруженная в свои мысли.

— Какой страшный выбор, Мазайка! — проговорила она наконец. — Ведь повитухи ее отравой опоить хотели…

— Она умерла бы, сама знаешь, — развел руками мальчик. — Так бы хоть младенец выжил. Хвала богам, все кончилось благополучно!

— Это благодаря тебе, — возразила девочка. — А если бы тут тебя не было? Как считаешь, можно жизнь за жизнь отдавать?

Мазайка задумался.

— Иногда и куда больше можно отдать, — медленно проговорил он. — А иногда ни за что нельзя. Не в жизнях тут дело.

— А в чем?

— Не знаю… Как-то внутри понимаю, но словами сказать не могу.

— Вот и я не знаю! — Кирья вспомнила Локшу и вновь рассердилась. — Зачем она меня спрашивала? Она все ждет от меня каких-то ответов, а я не пойму, чего она хочет!

— Тебя хоть спрашивает, — хмыкнул Мазайка. — А меня просто выгнать хотели, хоть сами ничего не могли сделать. Сегодня, пока вы там пели, опять думал — всем не до меня, а на берегу полдюжины лодок сохнут…

— Смотри! — вскрикнула Кирья, указывая пальцем куда-то в реку.

Ей на миг показалось, что среди проплывающих березовых листочков бледным огнем загорелись круглые желтые глаза. В темноте громко плеснула вода, побежали круги… Пленница добродей вскрикнула и шарахнулась с заскрипевших мостков к берегу.