Жрец удовлетворенно кивнул и, указав на рисунок, спросил:
— Можно полюбопытствовать?
— Конечно.
Хаста протянул старичку свиток.
— Что это за точки и линии?
— Я лишь запечатлеваю плоды моих наблюдений.
Жрец покрутил рисунок, силясь понять его тайный смысл, недовольно нахмурился… Хаста не заставил себя расспрашивать.
— Перед тобой — звезды здешнего неба.
— Ах вот что. — Жрец вгляделся внимательнее. — Да, я вижу Лосиху. Но ты, видно, не слишком силен в рисовании. Ты изобразил ее совсем неправильно…
— "Лосиха", — повторил Хаста, улыбнувшись уголками губ. — Я будто воочию вижу сидящих у костра охотников, которые тщатся разглядеть в небе зверей, упущенных накануне… В наших землях эти звезды зовутся домом Семерых Мудрецов. Видишь ли, каждую звезду мы почитаем обиталищем того или иного бога либо богини. Семеро же взяты богами на небо за свою праведность…
— "Богами"? — поднял бровь старик. — Не ты ли только что призвал благословение Исвархи?
— Слава Солнцу, величайшему среди небесных домов, — невозмутимо ответил Хаста. — А начертание мое верно. Может показаться чудом, но в тех краях, откуда я родом, звезды стоят иначе. Здесь я как раз указываю точками место пребывания звезд в этой земле, а крестиками — то, как они расположены над моим царством.
— Где же твоя родина?
— Далеко на юге, за полуденными горами, вне пределов Аратты. В наших землях ходят удивительные рассказы о чудесах, происходящих тут и еще далее на севере. Я решил дойти до края земли, дабы убедиться в существовании этих чудес или в том, что это всего лишь выдумки.
— Что же у вас рассказывают? — с любопытством спросил жрец, возвращая свиток.
— Здесь, в Бьярме, на краю мира, — "звездочет" величаво повел рукой, — весь небесный круг жизни, проходимый Исвархой за год, состоит из одного дня и одной ночи.
— Как это?
— Полгода здесь царит ясный день, а полгода — непроглядная ночь, — пояснил Хаста. — Еще говорят, морозы этой долгой ночью порой такие лютые, что дыхание замерзает, а железо крошится, как песок… Лишь чудесные девы в прозрачных зеленоватых покрывалах танцуют в небе диковинный танец, призывая Исварху согреть их…
Старый жрец хмыкнул, однако ничего не сказал, внимательно слушая иноземца.
— Говорят, в тех краях проходит земная ось, соединяющая небеса с твердью. Что там водятся медведи белой шерсти… И много других чудес.
Старик покачал головой:
— Однако у вас немало знают о Бьярме.
— Увы, не так много, как мне хотелось бы, — со вздохом отозвался Хаста.
Жрец покосился на Анила, с широко распахнутыми глазами слушавшего рассказ звездочета о чудесах полночных пределов.
— Сходи поговори с людьми, юный господин. Тебе еще по здешним лесам рыскать, а они ох как опасны…
— Я опытный охотник! — возмутился тот.
— Накхи-то пострашнее секача будут, — продолжал жрец, еле заметно подмигнув ему.
Анил нахмурился и нехотя вышел из шатра.
— Так на чем мы остановились? — Старый жрец наморщил лоб, будто вспоминая, и вперил в Хасту острый взгляд. — Ах да! О познаниях. В твоем царстве мудрецов, где даже звезды на небе стоят иначе, хорошо знакомы с нравами Тарэн?
— Нет, об этой свирепой богине я узнал только здесь. Странствуя, я расспрашиваю местный люд о нравах и обычаях, слушаю в городах и весях сказки и песни…
— О! — Старый жрец расплылся в редкозубой улыбке. — Я тоже люблю слушать побасенки бьяров о всяких чудесах, диковинных обычаях и языческих суевериях! — Он вновь почесал затылок. — И вот теперь стою тут и думаю — кого же из нас обманули? Меня или тебя?
Хаста напрягся.
— Исварха уже двадцать с лишним раз обошел круг жизни с той поры, как я впервые услышал о Тарэн. Позволь, я немного расскажу тебе о Матери Зверей, которую бьяры именуют богиней. Они поклоняются ей как благой, хоть и яростной госпоже этого мира. Воины приносят ей кровавые жертвы, призывая поддержать их в битве. Есть и третье обличье богини — ночное, темное, неназываемое… Но, — старичок воздел палец, — нигде и никем не упоминалось, что Тарэн обитает в озере и поедает неосторожных купальщиков! — Негромкий, чуть скрипучий голос жреца вдруг окреп и зазвучал жестко. — Тебя кто-то обманул — или ты пытаешься обмануть меня?
— Ты, говоришь, двадцать с лишним лет здесь? — уклонился от ответа Хаста, разглядывая потрепанное жреческое одеяние собеседника.
— Так и есть!
— Стало быть, ты не явился в Яргару вместе с отрядом Каргая?
— Я служу тут Исвархе с младых ногтей, — гордо ответил жрец.
Хаста широко улыбнулся:
— Что ж, это к лучшему.
Он поднялся и сделал шаг к собеседнику. Тот попятился:
— Если ты удумал что-то недоброе, лучше позабудь об этом! На мой крик сбегутся десятки воинов! Тебя разорвут, как жареную куропатку!
— Думаю, жареную куропатку мы совместно разорвем нынче за ужином.
Хаста сунул руку за пазуху.
— Полагаю, нет нужды объяснять, что это? — спросил он, доставая и поднося к лицу собеседника золотой перстень с солнечной печатью.
Тот, осознав, что́ перед ним находится, вытаращил глаза.
— Внимаю и повинуюсь, почтеннейший, — низко склонился старик. — Уж прости, не знаю, как величать тебя…