Цикл романов "Молодость короля Генриха"

– Нет, я готов подарить вам жизнь, но только вы должны дать мне честное слово, что не возобновите этого нелепого поединка в темноте.

– Нет, убейте меня! – упрямо крикнул Лев.- Я не хочу вашего великодушия, и если вы пощадите меня, то все равно я вас не пощажу!

– Господин Арнембург,- мягко ответил Лагир,- подумайте: ведь у нас будет тысяча возможностей встретиться при нормальных условиях. Выпустите свой кинжал!

– Никогда! – задыхаясь крикнул люксембуржец.- Убей меня или…

Он напряг все свои силы, чтобы освободиться от Лагира, и гасконцу стоило немалого труда вновь пригнуть к земле взбешенного Льва.

Однако Лагир видел, что ему не удастся еще долго сдерживать могучего немца. Если же последнему посчастливится вывернуться, тогда нелепый поединок должен был бы начаться снова; между тем Лагир чувствовал, что слабеет от чрезмерного напряжения: ведь всего сутки тому назад ему пришлось выдержать упорный и неравный бой, и он еще не успел отдохнуть от него в напряженной позе, в которой его везли связанным сюда. Поэтому он видел, что вынужден покончить теперь же со всем этим.

– В последний раз спрашиваю вас, хотите ли вы остаться в живых? – спросил он, и его голос звучал грустно и торжественно.

– Я предпочитаю смерть твоему великодушию, мерзавец! – крикнул д'Арнембург, снова делая невероятные усилия, чтобы освободиться.

Лагир высоко поднял руку с кинжалом и внушительно сказал:

– Если вы знаете наизусть какую-нибудь молитву, то прочитайте ее!

– Чтобы черт побрал твою душу! – рявкнул Лев. Рука Лагира опустилась, кинжал вонзился в горло д'Арнембурга, и струя горячей крови брызнула в лицо гасконцу. Лев с силой вздрогнул, потом его тело сразу потеряло всю напряженность, что-то забулькало и захрипело в его горле, и наконец все стихло: он был мертв!..

Лагир вынул кинжал из кровавой раны и встал. Несколько секунд он стоял в мрачной задумчивости, а затем сказал:

– Как он любил ее!

После этого он стал на колени у трупа и принялся молиться за упокой этой мятежной души, которой уже пришлось из-за несчастной любви к герцогине испытать на земле муки ада.

Итак, король Карл пожелал лично спуститься к пленникам, и Гиз в сопровождении Гастона повел его туда. Но уже около самого погреба герцог и Гастон заметили странный непорядок: стражи, поставленной с вечера у самых дверей, не было, и из расспросов выяснилось, что это было сделано по распоряжению Льва д'Арнембурга. К тому же Гастон вспомнил, что ключи от погреба находятся у люксембуржца, и явился вопрос о том, как проникнуть туда.

Королю тоже показалось все это странным, но с другой точки зрения: в нем пробудились сомнения, действительно ли дело обстояло так, как уверяли его мать и герцог Гиз, и не хотят ли его, короля, просто мистифицировать? Поэтому он нетерпеливо приказал, чтобы дверь попросту взломали, если не могут найти ключей.

Однако в этом не оказалось необходимости: к величайшему и новому удивлению герцога и Гастона, ключи преспокойно торчали в двери погреба.

Все более недоумевая, герцог поспешно открыл дверь, вошел в погреб и при свете факела увидел две неподвижные фигуры. Одна из них храпела в углу на соломе, другая лежала на соломе, залитой кровью; сверху она была прикрыта окровавленным камзолом.

– Что такое? – удивленно сказал король.- Уж не покончил ли один из пленников самоубийством, чтобы избежать руки палача? – Он подошел к трупу и, сорвав камзол, произнес: – Это не Ноэ!

Герцог и Гастон тоже подошли к трупу, и у них вырвался вопль ужаса: перед ними был Лев д'Арнембург, лежавший с большой раной в горле.

Тогда король подошел к спящему и толкнул его ногой. Ему понадобилось вторично толкнуть ногой Лагира, так как гасконец был очень истощен всем происшедшим и спал словно убитый. Проснувшись, он в первый миг никак не мог понять, где он и что с ним, но затем сознание и воспоминания вернулись к нему, и он поспешно вскочил на ноги.

Лагиру никогда не приходилось видеть короля, но по почтительной позе герцога Гиза и надменной, горделивой осанке стоявшего впереди дворянина он понял, что это – сам король. Поэтому он сейчас же подумал:

"Ну, друг мой Лагир, теперь держись и не выдавай своего государя! История обернулась так благоприятно, что ее можно будет направить как угодно!"

Тем временем герцог Гиз и Гастон с молчаливым ужасом и гневом смотрели на окровавленный труп Льва. Тогда Лагир сказал с ледяным спокойствием:

– Это я убил его!

Герцогом овладел приступ бешенства, и, выхватив шпагу из ножен, он кинулся на Лагира.

Но король движением руки остановил его, сказав:

– Шпагу в ножны, герцог!

Повелительность тона, которым были сказаны эти слова, охладили герцога; он сунул шпагу в ножны и отступил в сторону. Тогда король подошел поближе к юному гасконцу и спросил:

– Как вас зовут?

– Лагир,государь.

– Откуда вы родом?

– Я гасконец, государь.

– Чей это труп?

– Человека, который ночью вошел ко мне в темницу и вызвал меня на поединок.

– Значит, это не ваш сообщник? – с изумлением воскликнул король.

– Это один из моих приближенных, сир Лев д'Арнембург,ответил герцог Гиз.

– Но где же второй пленник?