Циничные теории. Как все стали спорить о расе, гендере и идентичности и что в этом плохого

Работы Мишеля Фуко о правительности обычно используются в контексте теорий о взаимоотношении тела и власти теми, кто исследует, как полных людей социально контролируют, стратифицируют, держат под надзором, регламентируют, патрулируют и как те управляют собой[430].

Это не просто персональные заскоки Шарлотты Купер. Кэтлин Лебеско, заместитель декана по академическим вопросам колледжа Мэримаунт Манхэттен, озвучивает аналогичную позицию в «Хрестоматии исследований полноты»[431]. Такая вера в скрытые дискурсы, посредством которых передается власть и поддерживается дисциплина, встречается в текстах фэт-активизма на каждом шагу: это обращение не только к Фуко, а еще и к Джудит Батлер[432]

. По мнению Купер, «дискурс полноты – тоталитарен», то есть «он выставляет себя единственным авторитетом в отношении лишнего веса, заявляя, что ничто другое не имеет значения»[433]. С точки зрения исследователя полноты Мэрилин Ванн:

Каждый человек, живущий в жироненавистнической культуре, неизбежно пропитывается негативными убеждениями, допущениями и стереотипами по отношению к полноте, а также неизбежно занимает какую-либо позицию в соответствии со структурами власти, основанными на весе. Никто из нас никогда не сможет надеяться полностью избавиться от такой выучки или выпутаться из сети власти[434].

Давайте взглянем на ситуацию шире. Представьте себе сетку власти. Так, согласно постмодернистскому взгляду на мир, устроено общество. Мы рождаемся и позиционируемся в обществе в соответствии с аспектами нашей идентичности и поэтому находимся на разных уровнях доступа к власти – привилегия подобна включению в сеть, – и мы обучаемся перформить свою позицию и таким образом «проводить» власть через себя как часть системы, зачастую даже не подозревая о существовании этой сети. В основном мы обучаемся этому в ходе социализации, встраиваясь в «гегемоннные» роли идентичности, созданные и принятые обществом. Этот процесс редко бывает осознанным. Исполняя свои роли, мы соглашаемся с социальными и культурными допущениями, которые предоставляют доступ к власти или отказывают в нем. Более того, доступ к власти развращает, вынуждая исполнять роли, укореняясь в которых, мы (и все остальные) принимаем несправедливость системы, оправдываем свой доступ к власти и находим объяснения исключению других. Все это происходит посредством дискурсов – способов, в том числе и невербальных, высказывания о вещах. Со временем эта концепция общества, порождение малопонятного и усложненного языка первоначального постмодернизма, превратилась в систему убеждений. Поэтому Теоретики зачастую воспринимают ее словно объективное суждение – с уверенностью, невозможной для постмодернистов первого поколения.

Теория – параноидальная фантазия

Для того чтобы ориентироваться в этой запутанной сети пропитанных властью дискурсов, необходимо сначала научиться их обнаруживать. Именно для этого была придумана критическая Теория. Такой круговой логикой Теория оправдывает собственное существование. Некоторые исследователи полноты убеждены в первостепенной значимости гендера – то есть интерсекционального феминизма и квир-Теории:

Сексизм превратился в глубоко зашифрованный набор линий поведения, который трудно разомкнуть, если не знать, как обнаружить. Для разоблачения сексистского поведения может потребоваться доступ к особому образованию и языку. Часто этот критический язык считается подозрительным или чрезмерно интеллектуальным продуктом параноидального воображения[435].