Циркач

В разыгравшейся буре они все: Петя, Ирина, мама – словно отгородились от Коли частоколом, отодвинули подальше от семьи. Его судьба не имела значения. Как будто в бурном океане беды утонули и сострадание, и родственные отношения. Так нерадивые хозяева в забывчивости бросают своих собак. О Коле и не вспомнили, когда случилось несчастье. Ему стало неловко, будто он не имел права возникать на пороге в бурю. И без него полно хлопот. Нужно думать: как бежать Пете? как выжить в Ленинграде Ирине и маме без поддержки отца? что делать с имуществом, которое не успели конфисковать? И Маевские, как назло, уехали неделю назад, им теперь и писать бесполезно.

– А я? – робко напомнил о себе Коля.

Все удивленно повернулись к нему.

– Ой! – воскликнула, всплеснув руками, мама. – Про Колю-то ведь забыли!

– Я ж тебе денег обещал на дорогу, – вспомнил Петя.

– Петенька, тебе они нужнее, – жалобно простонала мама, взяв его за руки.

Ирина смотрела на мужа исподлобья, как на предателя, чьим обещаниям глупо довериться, а, тем более, страшно поверить всерьез. Коля тоже понимал: в словах брата сплошь неправда. И утешения, и указания держаться рядом с мамой, и уверения в будущих письмах. Петя сам не ведал, где будет завтра: по дороге к фронту или к лагерю.

Коля ни капли не осуждал брата. Есть обещания, которые ты выполнить не в силах, как бы сильно ни хотел. Он не посмел бы в эту секунду напомнить брату о данном им слове. Теперь, когда Петя вынужденно бросает любимую жену и родную мать, было бы жестоко взывать к его чести, требовать обещанных денег, хоть они и значат теперь буквально все, и решают исход. Но Петя не собирался сдаваться. Он наклонился к чемодану и, вывернув боковой карман, вытащил пачку денежных купюр.

– На вот, – сунул он их в руки Коле. – Беги сегодня же из Ленинграда. В ночь отправляется баржа по Ладоге. Ты успеешь, если поторопишься.

Коля смотрел на пачку денег у себя в ладонях: купюры были мелкие, их не хватило бы даже на дорогу до Молотова. А ведь нужно дожить до первой зарплаты в цирке, покупать каждый день еду, возможно, костюмы и много чего другого. «Нет, напрасно, не получится!» – подумал в отчаянии Коля.

Петя взглянул на брата, побежал опять в комнату, где открыл комод и полез под белье. Он вытащил оттуда несколько крупных купюр – перепрятанных, видно, после обыска – и протянул их Коле. Но Ирина вцепилась мужу в руку:

– Не смей! Нам тоже здесь выживать!

– Отец не хотел, чтобы ты уезжал, – неожиданно поддержала невестку мама.

– Но ведь отца с нами нет. Кто должен принять решение? – возмутился Коля.

– Он тоже сын врага народа. И лучше ему уехать, – угрюмо бросил Петя.

– Он же маленький! – вскрикнула она. – Не будет ничего!

– С двенадцати лет отвечают. А ему семнадцать.

– Деньги отдай, я сказала, – дергала мужа Ирина.

– Не лучше ли тебе остаться в Ленинграде? – продолжала мама. – Как ты один?

– Решай! Теперь же. В эту минуту, – резко сказал Петя брату.

– Поеду! – уверенно выпалил Коля, смотря ему в глаза.

Ирина продолжала цепляться к мужу, пытаясь отобрать у него деньги. Он легонько отпихнул ее, вырвался и отдал купюры Коле. Отбирать их у того, кто ей по пояс ростом, она не посмела, только сморщилась и отошла.

– Тогда вот, возьми. Должно хватить. Слушай внимательно: беги к Метелину. Помнишь, куда идти? Эээх, – он выхватил из кармана карандаш с клочком бумаги и принялся писать адрес. – Скажи: от Петра Скворцова, передай записку. Он выпишет листок. Вас вывезут за линию фронта. А там уже думай сам. Больше я ничем помочь не могу. Иди!

Коля в замешательстве смотрел на близких, словно опасаясь их дальнейших возражений и что такое важное дело решилось быстро. Мама пошла к нему, готовая перегородить путь к дверям. Но Петя снова крикнул: «Иди!», и она отступила.

Брат прав: нужно торопиться! Коля бросил последний взгляд на Петю, на застывшую маму и на Ирину, которая рылась в комоде, пересчитывая остатки денег. И захлопнул дверь родного дома.

***

Когда он вернулся от Метелина, ни Пети, ни Ирины уже не было. Только мамаша, опустошенная после истерики, мыла полы, тяжко волоча тряпкой по полу.

– Сколько грязи, Боже, сколько грязи, – причитала она, утирая пол со лба. – И что люди теперь о нас подумают?

Мама с ее вечным «что подумают люди» сейчас казалась ему еще более наивной и непрактичной, чем всегда. Можно ли ждать от нее поддержки? Она сама нуждалась в том, чтобы ей сказали что-то в ободрение, обманули, посулили пряник, когда впереди ждут одни кнуты. Ее растрепанные волосы, небрежно собранные в пучок, наклон спины с повязанным сзади платком, сморщенные от влаги натруженные ладони – весь образ вызывал в Коле трепет и нежность. Он побежал к ней, обнял и тихо заплакал, уткнувшись в ее платье. Исступленно, не стесняясь и не пытаясь выглядеть большим. Мама прижимала его к себе и качала, как в детстве. От свежевымытых полов пахло порошком, а от всей квартиры – пустотой и безысходностью.