Цицерон

Слова эти убедили Брута, и он выехал к Помпею. Его появления здесь никто не ожидал. Дело в том, что Помпей был убийцей его отца, все знали, что Брут его всегда ненавидел. И теперь в том, что он, отбросив все личные обиды, решил стать под его знамена, увидели какое-то знамение. Сам Помпей, во всем неуверенный, издерганный, увидав Брута, вскочил и бурно прижал его к своей груди. Вскоре произошла битва при Фарсале. Помпей совсем один бежал к морю. Катон собрал остатки войска и отправился за ним в Африку. Брут же, говорят, проявил незаурядную смекалку и мужество. Он «незаметно выскользнул какими-то воротами» из лагеря, бежал и спрятался в болоте. Оттуда он написал Цезарю письмо, умоляя сохранить ему жизнь (Plut. Brut., 4; 6).

Цезарь тотчас же ответил, что дарует Бруту полное прощение и приглашает его к себе. Нужно сказать, что Цезарь, как неоднократно отмечали современники, питал к Бруту совершенно особую загадочную любовь. Тут было не восхищение умом и талантами, как в случае с Цицероном. И не дружба. Брут впоследствии признавался Цицерону, что совсем не знал Цезаря до битвы при Фарсале, так как был слишком молод, когда тот уехал из Рима (Brut., 248). В Риме это заметили. Стали ходить упорные слухи, что Брут незаконный сын диктатора. «Известно, что в молодые годы он находился в связи с Сервилией… И Брут родился в самый разгар этой любви, а стало быть, Цезарь мог считать его своим сыном», — говорит Плутарх (Brut5).

Это повторяет и Аппиан. А один близкий друг Цезаря писал, что перед смертью диктатора нашли пророчество, что великий человек будет убит близким родичем. За эту версию с восторгом ухватились авторы исторических романов. Она придавала убийству Цезаря совсем уж зловещую окраску. Зато некоторые исследователи потратили немало усилий, чтобы опровергнуть эту сплетню. Я думаю, истину нам все равно не узнать. Важнее другое. Брут был убежден, что он — потомок славного Брута, изгнавшего царей. Более того. Он, видимо, даже не подозревал о порочащих его мать слухах. Зато Цезарь действительно «мог считать его своим сыном». И это, несомненно, было делом ловкой Сервилии. Известно, что перед Фарсалом Цезарь был страшно обеспокоен судьбой Брута. Настолько обеспокоен, что созвал своих воинов и отдал строгий приказ не убивать Брута.

Сейчас диктатор встретил его с распростертыми объятиями. Он «не только освободил его от всякой вины, но и принял в число ближайших друзей». Вскоре Брут оказал ему важную услугу. «Никто не мог сказать, куда направился Помпей. Цезарь не знал, что делать, и однажды, гуляя вдвоем с Брутом, пожелал услышать его мнение. Догадки Брута, основанные на некоторых разумных доводах, показались ему наиболее вероятными, и, отвергнув все прочие суждения и советы, он поспешил в Египет». Позже, «готовясь переправиться в Африку для борьбы с Катоном… Цезарь назначил Брута правителем Предальпинской Галлии» (Plut. Brut., 5–6).

Итак, Брут совершенно порвал с прежними своими товарищами и сделался цезарианцем. Не выгода и не страх его принудили. Как мы говорили, он совсем не знал Цезаря. Теперь же, увидав его в прекрасный момент победы и милости, он был совершенно очарован им и стал пламенным приверженцем диктатора. В беседах с Цицероном он настойчиво расспрашивает о Цезаре, все время возвращается к нему мыслью и вспыхивает от удовольствия от каждой похвалы своему новому кумиру. Узнав о гибели Катона, Брут, конечно, скорбел всей душой, даже стал сочинять ему панегирик. Но в то же время он сурово осуждал его за то, что тот отказался принять милость из рук Цезаря.

Вскоре Брут стал одним из первых любимцев диктатора. Ему завидовали, перед ним заискивали. Многие даже старались поселить в душе Цезаря недоверие к Бруту, но он их не слушал и ласкал своего молодого друга. Сервилия была на седьмом небе. Она получала от диктатора драгоценные подарки. Я уж не говорю о драгоценностях, например, об удивительной жемчужине, которую он ей преподнес. Но он еще продавал ей за бесценок дома сосланных республиканцев. Чувствуя, что стареет, и боясь, чтобы влиятельный любовник не ускользнул из ее рук, Сервилия свела его со своей молоденькой дочерью Юнией Терцией (Suet. Iul., 50, 2).

Брут ничего этого не хотел замечать.

В 45 году Брут стал домогаться претуры на следующий год. Соперником его был Кассий, его друг и родич (он был женат на сестре Брута). Они были примерно одних лет, но Кассий был воин и «опирался на свои блестящие и отчаянные подвиги», Брут же пока не совершил ничего великого, говорит Плутарх, и славен был только своими добродетелями. Решать теперь следовало не народу, а диктатору. Выслушав доклад об обоих кандидатах, Цезарь сказал:

— Доводы Кассия справедливее, но предпочтение следует отдать Бруту (Plut. Brut., 7).

И Брут стал городским претором.