Цивилизация классического ислама

Феномен отпадения от империи маргинальных регионов, особенно ощутимый на западе, проявился и на востоке, где за смертью Абу Муслима последовали продолжительные волнения. Казнь в 754 г. этого верного сторонника, обеспечившего триумф сначала аббасидской революции, а потом самого халифа ал-Мансура над его дядей Абд Аллахом диктовалась государственными соображениями, но в провинциях, которыми он долгое время правил, она не могла не вызвать масштабного недовольства. Желание отомстить за Абу Муслима, и питаемая некоторыми надежда на возвращение правителя, сумевшего снискать благосклонность новообращенных зороастрийских землевладельцев, спровоцировали множество повстанческих движений, самым серьезным из которых было восстание ал-Муканны («закрытый покрывалом»). Ал-Муканна на протяжении десятилетия претендовал на роль последнего воплощения божественной сущности, которая уже являла себя через пророков и «вождей» прошлого. В Мавераннахре он устроил террор против мусульманских землевладельцев. Его силы были сломлены походами халифа ал-Махди, но длительное восстание, которое таким образом возникло на иранском востоке, и менее значительные бунты в еще слабо исламизированных регионах к югу от Каспийского моря демонстрировали шаткое положение аббасидской империи на этих пространствах.

В то же время не утихало старое соперничество, противопоставлявшее завоевательную империю ислама византийской державе, оправившейся после жестоких ударов, нанесенных ей умаййадскими атаками на Константинополь. Первые аббасидские халифы периодически вторгались на византийскую территорию, но, несмотря на ряд успешных операций, в частности проведенных при ал-Мансуре, эта военная активность не дала никакого определенного результата. Между тем такого рода проблемы с окраинами еще не мешали аббасидской державе в конце правления ал-Хади, умершего в 786 г. внука ал-Мансура, реально управлять обширными территориями. Вне всякого сомнения, эта была заслуга двух суверенов, о которых невозможно не упомянуть и которые при всей своей несхожести оба пытались разрешить проблемы обустроенности империи. Первый, алМансур (754–775), был основателем династии, малощепетильным в моральных вопросах, но деятельным, защищавшим ее от множества опасностей. Вспыльчивый и подчас коварный, он правил разумно и терпеливо. Сын его, ал-Махди (775–785), больше любивший роскошь, производивший впечатление легкомысленного человека, к тому же склонный к политике примирения, отвергаемой его отцом, тем не менее не пренебрегал ради этого долгом государя и посвятил себя реформированию центральных ведомств и умиротворению провинций. Тот и другой в обстановке нестабильности, еще очень близкой к тому, с чем сталкивались Умаййады, подготовили почву для того всемогущего автократизма, который в последующий период будет характеризовать аббасидскую власть, несмотря на все династические и религиозные споры, требования армии и проявления сепаратизма.

* * *

Приход к власти Харун ал-Рашида, халифа, чье имя пережило столетия благодаря сказкам «Тысячи и одной ночи», может считаться началом блистательного периода аббасидского халифата, зачастую именуемого золотым веком исламской цивилизации, блеск которого увековечили традиционно велеречивые поэты и писатели. Двор правителя, располагавшийся в Ираке, был тогда центром ослепительно расточительной жизци, где излишество расходов соответствовало мере богатств империи, где великолепие роскоши было средством поразить воображение подданных и внушить им почтение к халифской власти. Непомерный рост двора, вызванный умножением административных кадров, а также появлением наемного войска, сопровождался притоком активного населения, заполнявшего окружающие королевскую резиденцию народные кварталы, где множились мастерские ремесленников и увеличивался торговый оборот, обусловленный потребностями столицы.

Между тем расточаемые халифом золотые подачки, которые чередовались с брутальными вспышками его самоуправной власти, лишь маскировали реальные проблемы, продолжавшие существовать в недрах аббасидского государства, прежде всего проблемы династические и религиозные, а также политические, социальные и, особенно, финансовые. Составлявшая характерную черту эпохи пышность, в которой жили правители, в сущности, была обеспечена реальными ресурсами лишь до определенного момента. Поддерживаемая затем ценой все более и более дорогостоящих ухищрений, в то время как территория, контролируемая центральной властью, сокращалась, а военные расходы, связанные с поддержанием порядка, росли, она вскоре стала не более чем блестящим фасадом, влияющим, конечно, на развитие провинциальных центров, где будут увековечены багдадские образцы, но не способным перед лицом набирающих силу сепаратистских движений внушить уважение к постепенно терявшему реальные атрибуты своей власти халифу.