Цивилизация средневекового Запада

Церкви приходилось приспосабливаться, наиболее живые умы в теологии провозгласили, что всякое ремесло, всякое «положение» может быть оправдано, если оно сообразуется с идеей Спасения. Герхох Рейхерсбергский в середине XII в. в «Книге о строении Божьем» говорит о «Вселенной — сей великой стройке, сей великой мастерской» — и утверждает: «Тот, кто святым крещением отрекся от дьявола, даже если он не клирик и не монах, считается отрекшимся от мира, поскольку богатые или бедные, благородные или сервы, купцы или крестьяне, все те, кто исповедует христову веру, должны отвергнуть то, что враждебно им, и следовать тому, что им подобает». Ведь каждая категория людей (словарь остается здесь еще в рамках концепции «ordres») и вообще каждая профессия находят в католической вере и в апостолической доктрине правило, относящееся к своему положению, и, если, руководствуясь им, они ведут сущую битву, «они могут добиться венца», то есть Спасения. Конечно, признание сопровождалось строгим контролем. Церковь допускала существование «etats», отведя каждому из них соответствующий грех наподобие этикетки. Грехи класса побуждали к выработке профессиональной морали.

Поначалу это новое общество мыслилось как общество дьявола. Отсюда — начавшаяся с XII в. волна сюжетов о «дочерях дьявола», вступивших в брак с каждым из «etats». Так, на форзаце флорентийского кодекса XIII в. мы читаем:

«У дьявола было девять дочерей, которых он выдал замуж:

Симонию за клириковЛицемерие за монаховРазбой за рыцарейСвятотатство за крестьян

Притворство за слугОбман за купцовРостовщичество за бюргеров

Щегольство за матронРазврат же он не пожелал ни за кого выдавать, но всем ее предлагает, как публичную девку».

Расцвела гомилетическая литература, представленная проповедями «ad status» — адресованными к каждому из «etats». Начиная с XIII в. особое место уделяли им в своих проповедях нищенствующие ордена. Генерал ордена доминиканцев Гумберт Римский кодифицировал их в середине XIII в.

Завершением признания «etats» было включение их в практику исповеди и покаяния. Учебники для исповедников XIII в., определяя грехи и спорные случаи, стали в конце концов каталогизировать грехи по социальным классам. Каждому «etats» отводились собственные грехи и пороки. Моральная и духовная жизнь социализировалась по законам общества «etats».

Иоанн из Фрейбурга в книге «Исповедальное» резюмирует свой труд «Сумму для исповедников», предназначенного для «самых простых и наименее искушенных» из них, распределяя грехи по 14 рубрикам-«etats»: 1) епископы и прелаты; 2) клирики и владельцы бенефициев; 3) священники приходские, викарии и исповедники; 4) монахи; 5) судьи; 6) адвокаты и прокуроры; 7) медики; 8) доктора и магистры; 9) князья и прочие дворяне; 10) супруги; 11) купцы и буржуа; 12) ремесленники и работники; 13) крестьяне; 14) «пахари» («labqratores»).

В этом расколотом обществе духовные лидеры все же сохранили ностальгию по единству. Долго находясь в обороне, паства Христова, бедная, неизвестная остальному миру и презираемая им — от Кордовы до Византии, Каира, Багдада, Пекина, — могла укрепиться, по словам ее вождей, лишь в монолитном единстве. Христианское общество должно было составлять единое тело («corpus»). Этот идеал провозглашался и теоретиками каролингской эпохи, и папством времен крестовых походов начиная с Урбана И.

Когда, казалось, верх брало многообразие, один лишь Иоанн Солсберийский пытался в «Поликратике» (ок. 1160 г.) спасти единство христианского мира, сравнивая мирское христианское общество с человеческим телом, чьи органы и члены образованы различными профессиональными категориями. Государь является головой, советники — сердцем, судьи и местные управляющие — глазами, ушами и языком, воины — руками, финансовые чиновники — желудком и кишечником, крестьяне — ногами.

В мире поединков, каким было христианское Средневековье, общество было прежде всего ареной борьбы единства и многообразия, мыслившегося в свою очередь как поединок добра и зла. Ибо очень долго тоталитарная по духу система христианского Средневековья отождествляла добро с единством, а зло — с многообразием. В повседневной жизни между теорией и практикой устанавливалась диалектическая связь и утверждение единства чаще всего сочеталось с неизбежной терпимостью к многообразию.