Цивилизация труда: заметки социального теоретика

Об этом пишет Р. Маханьков: «Плакаты “Кто не работает, тот не ест” висели едва ли не в каждом “красном уголке” и обычно подписывались именем В.И. Ленина. Эту фразу, действительно, можно найти в 36-м томе Полного собрания сочинений вождя мирового пролетариата (статья “О голоде”). Она присутствует и в знаменитом “Моральном кодексе строителя коммунизма” (1961 г. – Т. С.), и в советских конституциях. Например, в 12-й статье так называемой сталинской конституции 1936 г. сказано: “Труд в СССР является обязанностью и делом чести каждого способного к труду гражданина по принципу “кто не работает, тот не ест”. Из “брежневской” конституции 1977 г. эту фразу убрали, однако сам принцип остался. А “уклонение от общественно полезного труда” было “несовместимо с принципами социалистического общества” (статья 60). Смысл этого понятен: из полноценной жизни Страны Советов исключались те, кого государство (в лице своих чиновников) считало “паразитами” и “тунеядцами”»468

.

Фраза «кто не работает, тот не ест» и в современной России устойчиво ассоциируются с социалистической системой, а их автором многие до сих пор считают Ленина. «Однако вождь мирового пролетариата, – замечает Маханьков, – не выдумал эту фразу, а позаимствовал ее из Библии. <…> Удивительно, но, цитируя и используя слова апостола в коммунистической доктрине, ее идеологи умудрялись одновременно критиковать их в антирелигиозных изданиях. Например, в учебниках советского времени говорилось примерно следующее: фраза апостола Павла “если кто не хочет трудиться, тот и не ешь” – это обычная в рабовладельческом обществе формула рабской трудовой повинности»469.

Безусловно, апостол не был сторонником праздности, но из контекста послания видно, что эти строки изначально предназначались не строителям социализма или античным рабам, а христианам, которые нетрезво относились к ожиданию Второго пришествия Христа.

«У Ленина же – это доктрина. А вот доктрина уже не просит, а требует. Именно поэтому, например, Иосиф Бродский – поэт, переводчик и филолог, попал в ссылку, потому что не нашел себе места в той “табели о рангах”, которая в советское время отделяла трудящихся от “тунеядцев”. Согласно этой доктрине, под ударом оказывались очень многие: интеллигенты, духовенство, инакомыслящие, словом, все те, чей труд, по мнению государства, не был “общественно полезен”. И у этой государственной доктрины мало общего с призывом апостола Павла»470.

В защиту праздности

Фридриха Ницше по праву считают возбудителем общественного спокойствия, полагают, что именно он возвестил о приходе кризиса культуры. И начало критического отношения к традиционным формам труда многие связывают с его идеями.

Скандальная слава философа, эпатирующего общество, отвергающего устоявшиеся нравы и обычаи, начинается с книги «Человеческое, слишком человеческое». Она поссорила Ницше с Р. Вагнером и его артистическим окружением, ценившим Ницше за приверженность античной романтике. Работу над книгой Ницше начал в Соренто, куда он вынужден был переехать осенью 1876 г., прервав по состоянию здоровья университетские лекции и взяв годичный отпуск. Первый том вышел в свет в мае 1878 г. Книга произвела эффект взорвавшейся бомбы.

Приведем несколько фрагментов из этого сочинения, определяющих позицию автора.

«Деятельным людям, – пишет Ницше, – обыкновенно недостает высшей деятельности – я разумею индивидуальную деятельность. Они деятельны в качестве чиновников, купцов, ученых, т. е. как родовые существа, но не как совершенно определенные отдельные и единственные люди; в этом отношении они ленивы. – Несчастье деятельных состоит в том, что их деятельность почти всегда немного неразумна. Нельзя, например, спрашивать банкира, накопляющего деньги, о цели его неутомимой деятельности: она неразумна. Деятельные катятся, подобно камню, в силу глупости механики. – Все люди еще теперь, как и во все времена, распадаются на рабов и свободных; ибо кто не имеет двух третей своего дня для себя, тот – раб, будь он в остальном кем угодно: государственным деятелем, купцом, чиновником, ученым»471.

«В защиту праздных. В знак того, что оценка созерцательной жизни понизилась, ученые соперничают теперь с деятельными людьми в своеобразной спешности наслаждения, так что они, по-видимому, ценят этот способ наслаждения выше, чем тот, который присущ им самим и который действительно дает гораздо больше наслаждения. Ученые стыдятся otium. Но досуг и праздность есть благородное дело. – Если праздность действительно есть мать всех пороков, то, следовательно, она находится по меньшей мере в ближайшем соседстве со всеми добродетелями; праздный человек все же лучше, чем человек деятельный. – Я надеюсь, вы не думаете, что, говоря о досуге и праздности, я имею в виду вас, ленивцы?»472