Цивилизация запахов

Таким образом, наблюдается радикальный разрыв между изысканными ароматами, наносимыми для удовольствия, и сильными запахами, используемыми в профилактических целях. Подобного не было в XVI–XVII веках — тогда и то и другое смешивалось. Одна категория запахов теперь была тесно связана с жизнью, другая — со смертью. Однако в 1751 году Дидро определил обоняние как движущую силу сладострастия, поставив его на третье место среди человеческих чувств после зрения и слуха: «Я нахожу, что из всех чувств зрение — самое поверхностное; слух — самый спесивый; обоняние — самое сладострастное; вкус — самый суеверный и самый непостоянный; осязание — самое глубокое»[309]. Начиная, вероятно, с первых десятилетий XVIII века культурная эволюция медленно, но полностью меняет ольфактивное восприятие, о чем свидетельствуют сохранившиеся письменные источники и произведения искусства. Обоняние, которое раньше должно было сигнализировать о смертельной опасности — чуме — и защищать людей, заставляя их создавать непроницаемые для смертоносных запахов барьеры, стало воротами для радости существования. И начало этой радости кладет сексуальность, освобожденная от моральных и религиозных оков. Об этом свидетельствует иконография: появляются новые темы. Дурной запах, исходящий от женщины, традиционно передаваемый художником присутствием на картине собаки, нос которой находится на уровне чресел изображаемой дамы, уступает место высокой оценке ее способности соблазнять, в аллегории обоняния и осязания кисти итальянского художника Джузеппе Марии Креспи (1665–1747): пикантная дама держит алую розу над левой грудью, на которой мирно дремлет кошка, придерживаемая рукой модели

[310]. Присутствие кошки говорит о том, что у любви могут быть шипы и когти, но она бывает очень чувственна. Следовало бы пересмотреть с новой точки зрения — ольфактивной — эротизм эпохи Просвещения.

Этот эротизм отнюдь не был разнузданным. В основном очень тонкий (несмотря на исключения, описанные маркизом де Садом), он принадлежит к совершенно иному, чем наш, социальному любовному коду. Как и поддерживающие этот эротизм духи, он распространяется незаметно, оставляя в памяти неявные следы, берущие начало в играх желания, которым мешали запреты. Страсть сопровождают предметы, столь же деликатные, сколь и роскошные. Таковы, например, шкатулки из бергамотового дерева, специалитет города Грасса, появившиеся в эпоху Регентства, сделанные с использованием корок цитрусовых и нередко украшенные галантными сценами. Влюбленные часто дарили их друг другу. Были и более щедрые подарки, например духи в ценных флаконах. Эти флаконы, украшенные мифологическими сюжетами или сценами из итальянской комедии масок, басен и зооморфными сценами, делались на мануфактуре в Челси. В них, по всей видимости, хранились два разных аромата. Они находятся в Международном музее парфюмерии в Грассе, как и дорожный несессер Марии-Антуанетты из фарфора, золота, серебра, эбенового дерева и кожи[311]

.

Женское тело полностью скрыто одеждой от взглядов потенциальных воздыхателей. Дежан ничего не говорит хоть о каком-то уходе за телом ниже шеи, за исключением рук. Грудь, живот, ноги, икры, ступни, бедра, половые органы не упоминаются никогда. И тем не менее очевидно, что они должны быть объектом внимания — не только в связи с оздоровительными ваннами. Это зона ответственности врачей, прописывающих сильнопахнущие средства, а также матерей. И воображения, подпитываемого мимолетными наблюдениями за девушками на качелях: эти образы вызывают одуряющие эротические фантазии. В коротенькой анонимной сказке «Молодой человек, сведущий в любовных делах», опубликованной в 1764 году, говорится о том, что дамы тоже не прочь увидеть наготу. Когда герой купался в реке неподалеку от замка, холодная волна разожгла в нем «пламя». Медленно одеваясь,

Он увидал, что у окнаСтоит графиня, а она

В подзорную трубу гляделаНа наготу мужского тела[312].