Цивилизационные кризисы в контексте Универсальной истории

Но скептические соображения касаются, по большей части, стиля научной полемики и коммуникативной установки на взаимоисключающие истины. Вместе с тем «теория всего» (the theory of everything ) остается вожделенной мечтой и влечет ученых к универсальным обобщениям, содержание которых охватывало бы предельное многообразие предметных ситуаций. Здесь и обнаруживает себя второй, еще более важный для нас аспект вопроса – онтологический.

Как социальные законы являются функцией структуры человеческих взаимодействий, так физические законы производны от физических структур. При обсуждении антропного космологического принципа физиками-теоретиками было, кажется, единодушно признано, что самые фундаментальные законы природы заданы универсальными константами «нашей» Вселенной; в «другой» вселенной с иными фундаментальными параметрами физические свойства и закономерности могли бы коренным образом отличаться от наблюдаемых (в частности, исключать возможность образования органических молекул) [1]

. Добавим, «по мере того как эволюционирует /известная нам/ Вселенная, обстоятельства создают новые законы» [Пригожин И., 2003, с.103]. Наконец, теория не исключает наличие экзотических объектов, типа черных дыр, в которых теряют силу даже такие мощные обобщения, как закон сохранения энергии и закон возрастания энтропии.

Все эти рассуждения, кажущиеся заоблачными абстракциями, имеют прямое отношение к вполне актуальным теоретическим и практическим проблемам.

Тезис о независимости фундаментальных физических закономерностей от человеческого сознания справедлив постольку, поскольку они определяются мега- и микроструктурами метагалактического порядка, по сравнению с которыми влияние разумной деятельности пока

исчезающе мало. Иначе обстоит дело в масштабе планетарном. Внешний наблюдатель, сравнив физические процессы в биосфере Земли с процессами в эквилибросферах соседних планет, обнаружил бы массу странных вещей. Главное – то, что, хотя все законы равновесной термодинамики выдерживаются, общее состояние системы остается неравновесным за счет регулярного перекачивания свободной энергии от более равновесных к менее равновесным подсистемам.

Наблюдатель вынужден был бы предположить наличие дополнительных звеньев в цепи причинно-следственных связей, и убедился бы, что активность белково-углеводороных тел образует систему качественно нового типа, в иерархической структуре которой складываются более сложные причинные зависимости. Поэтому модели, построенные для эквилибросферы, во многом теряют здесь объяснительную силу, и требуются модели, учитывающие большее количество параметров и наличную иерархию управлений.

«Земные» экологи-биоцентристы всего этого не могут не понимать, но сделать следующий шаг к уяснению реального положения отказываются. То, что биоценоз с человеком (антропоценоз) – принципиально другая

система, чем дикий биоценоз, что в ней складывается более объемный комплекс зависимостей и что поэтому модели классической экологии (экологии волка, осьминога или березы) неприменимы к экологии человека, все еще приходится доказывать. Но это и означает, что социоприродная система не способна жить по законам (дикой) природы: по отношению к образующимся в ней закономерностям законы девственной биосферы представляют собой не более чем предельный частный случай.

Только недоразумением можно объяснить упорное отрицание экологами сущностного различия между человеческим обществом и муравейником. Когда же они пишут, что «часть биосферы, занятая цивилизацией (так же как и муравейником, гнездом или берлогой), должна следовать требованиям законов биосферы» [Арский Ю.М. и др., 1997, с.311], то это уже лавина недоразумений.

Ибо законы природы не могут предъявлять требований и, в отличие от юридических законов, не предполагают произвольного долженствования или нарушения. Законы образуются структурой отношений, в данном случае включающей сознательную регуляцию. Задача человека – выстраивать такие структуры, которые бы обеспечивали комфортное существование общества. Превышая оптимальный для данного исторического этапа масштаб управленческого воздействия, социум подрывает естественные основы своего бытия, и причины этого (как мы убедились, обсуждая закон техно-гуманитарного баланса) кроются в диспропорциях культурного развития.

Ставшее анахронизмом представление о человеке как равноценной части биосферы заводит экологов в концептуальный и стратегический тупик. Сегодня влияние человеческой активности достигло таких размеров, что пора перенести акцент на обратную сторону социоприродных отношений: биосфера становится подсистемой планетарной цивилизации.