Цурюк

Йети в серебристой мохнатой шкуре пробежал, колотя в бубен, и исчез в воротах Зачатьевского монастыря. Никто из прихожан не понял, в чём дело — мелькнул и пропал. Письменных свидетельств также не сохранилось. Обычный апрель, начало Великого поста. Мало ли чего примерещится по авитаминозу.

ГЛАВА 8. БИТВА В ПУТИ

Мы ничего не знаем о Боге, Ваше величество. Да оно и к лучшему. Иначе можно легко получить культурный шок, как сие приключилось с Григорием Ефимовичем Распутиным.

Жамсаран Бадмаев. Секретный доклад в Его Величества Императорскую канцелярию.

ПМГ-40 — плазменный меч городового образца 2040 года — представлял из себя на вид довольно невзрачный чёрный цилиндр с ребристой рукоятью. Достав его из-под груды битых кирпичей, Ганешин любовно обтёр полой камуфляжной куртки и повернул круглую шишечку на торце по часовой стрелке. Левин наблюдал за его манипуляциями скептически — до тех пор, пока ослепительный белый луч метровой длины не вырвался из рукояти. Описав над головой молниеносную дугу, Пётр с маху перерубил молодую осинку в руку толщиной и, убрав луч, сунул меч в карман.

— Ещё вопросы?

Ильич в поповской рясе застыл перед ним с полуоткрытым ртом.

— А то ты меня, по ходу, за фуфела держал…

— Да я… Нет, что вы…

— Хорош, давай на ты. Идём, скоро рассвет. Нужно определиться, куда нас занесло.

— Да как куда — вон же «Рябиновка», — Левин обвёл рукой лагерные постройки — и сам отчего-то смутился. Даже в темноте было ясно, что местность изменилась. Административный корпус красного кирпича выглядел как будто вчера построенным, а на месте бетонных бараков виднелись тёмные бревенчатые амбары. Из темноты раздался лай собак и следом — колотушка сторожа.

— Сваливаем! — скомандовал сержант Ганешин, и они устремились по трассе в сторону облцентра. Судя по тому, что следов асфальта на дороге не было, Бубен погрузил их через Дыру куда-то в прошлое. Насколько глубоко — ещё предстояло выяснить. Ганешин шел впереди, что-то бодро насвистывая — очевидно, по опыту полагал, что чем дальше назад, тем, в сущности, оно лучше.

Левин, глядя на него, тоже приободрился. Терять «дома» ему было, если разобраться, нечего. К рассвету вышли на окраину села. Бабы в цветастых сарафанах, выгоняя со двора скотину, провожали их удивлёнными взорами. Ещё бы — чужой поп, а с ним солдат в неизвестной серой форме.

«Неужто германец нас покорил? Вот оно, без царя-то — грехи наши тяжкие!» — перешёптывались трусливо кумушки и крысами ныряли по закромам — прятать в навоз нажитое непосильным трудом.

Заметив производимый среди населения ажиотаж, Ганешин свернул огородами к реке. Там среди кувшинок шумно, как водяной, плескался проезжий ямщик — нераспряжённая тройка лошадей за кустами пощипывала молодую травку. Никак, здесь уже конец мая… Пётр по-пластунски подполз к телеге и быстро переоделся в ямщицкое, аккуратно сложив свою форму на видном месте — честный чейндж. Собрался уже присоединиться к Левину, как вдруг лошадёнки всхрапнули и шарахнулись, ямщик заметил покражу и, выпуча глаза, заорал из воды:

— Караул! Ратуйте, православныя! Грабють!

Из села послышались ответные возгласы — Левин понял, что сейчас их будут бить. Вскочив на облучок, Пётр нахлестнул коней и, подкатив к Левину, крикнул:

— Падай в корыто!

Левин кубарем перевалился через борт ямщицкой телеги, тройка дёрнула, и, одолев невысокий подъём, ударила в намёт по главной улице торгового села, густо обдавая грязью машущих вслед пудовыми кулачищами обывателей. Пётр, широко расставив ноги в сапогах гармошкой, в развевающейся по ветру поддёвке, продолжал работать кнутом, пока околица села не скрылась за бескрайними полями и перелесками. «Не так ли и ты, Русь!» — пришло на ум Левину при взгляде на его экспрессивную фигуру.

— Ты прям Будённый! — крикнул он Петру сквозь шум ветра. — Ещё бы пулемёт «Максим» сюда!

— Максим — фуфло, я Шевчука люблю! — недослышав, оскалил в ответ цыганские зубы Ганешин…

К железнодорожной станции подъехали шагом, когда уже смеркалось. Два пьяных солдатика приколачивали к деревянному фасаду красную простыню с кривоватой надписью «Вся власть Советамъ!» Вдали за лесом басовито вскрикнул паровоз — и толпа мешочников, дыша луком и матерясь, повалила на дощатый перрон. Пётр наддал плечом — и они втиснулись в вагон третьего класса.

— Это докуда паровоз, любезный? — осведомился Левин у толстого мещанина, помогая ему утрамбовать под полку мешок.

— На Питер, батюшка! — отвечал толстяк и, надавив всей массой на соседа, освободил священнику краешек полки, — Прошу садиться.

Пётр неприхотливо умостился в проходе среди узлов…

* * *