Цвет ликующий

28.6.66. Сегодня была докторша, опять кололи камфорой. А сейчас что-то жжет сердце. Вечером пришел Дорош, они с Н. В. пошли прогуляться, а в это время приезжала Мися с запасом бехтеревки и белым хлебом. На калитке аншлаг: «Скоро придем». Она поняла, что я уже на ногах, и в записке поздравила с выздоровлением. 1-я премия в Брно 5000 крон. Монография в плане печати на июль, у Н. В. «Круг» в Туле. Н. В. очень расстроился, ругал себя, что завели порядок меня запирать и уходить. Его волнение, конечно, передалось и мне, и опять плохо. Никуда не гожусь. Совсем какой-то Диккенс.

29.6.66. Ветер, и облака, и дальние грозы. Мне от бехтеревки дремлется. Жду сестру со шприцем. Вятскую розу. Вспоминаю Нижний Новгород. Из письма Милашевского, вчера полученного. Он ездил на пароходе «на встречу со своей молодостью» до Горького. Восхищается реставрацией Кремля. А я была неприятно поражена безвкусицей этой аккуратной реставрации. Может, со временем она запатинируется. На памятнике Минину он углядел — наверное, больше было времени, чем у нас: «Минину, гражданину г. Горького». О названии Н. Новгород никто и не вспомнил, забыли и название Похвалинский съезд, даже никто не знал. Студеная улица осталась. Прошел дождь. 2 часа. Свежие запахи.

30.6.66.

Сеянец. Темновато. Лежу и вспоминаю дачу на Мызе. Оранская Божья Матерь. В жару приходила пешком (7 верст) из Нижнего бабушка с узелком. Пока икона стояла на горе и служили молебен, она пила чай на кухонном столике вместе с дальними родственниками отца масляными полумонахами. Нам надевали белые пикейные платья с кружевными юбками и с пышными розовыми поясами ниже талии, Сергею синюю матроску с якорями на воротнике. За ручку бабушка вела нас посмотреть «до моста». На мосту давка, туда нельзя детям. Все ниточки-тропиночки полны народа. Бабы в башмаках с ушками, цветные кофты навыпуск. Кружевные шарфы белые и черные — это, наверное, уж городские. Узелки в руках. Конец этого праздника всегда плохой. Не успели вернуться домой, как запираются на засов калитки, ворота, двери, ставни на окнах. Сидим и ждем на своей «верхушке». Приходят громилы, кидают камни, лезут наверх. Мы дрожим с матерью, пока с «нижней» дачи (там конюшня и свой выезд) не придет дворник с оглоблей и их не изгонит. Посылая проклятья, они уходят в гору по глинистой дороге. Наша дача на полгоре, дорога между двумя зелеными буграми. На одном бугре дача Протопопова, на другом — Глазуновского, у которого две некрасивых рыжих девчонки Левка большая и Левка маленькая, погодки. Когда старшая Левка умирала от скарлатины, родилась младшая. Ее тоже назвали Алевтиной. Старшая не умерла, остались две Левки. Они к нам приходили играть. Но это дома богатые, переговаривались через дорогу с верхних балконов в трубу: «С добрым утром!», в праздник пускали фейерверки.

Троица. Семик. Приходили из Александровки девки с березкой. Носили ягоды в лукошках на коромыслах.

2.7.66. Приехала Мися с коробом новостей. В «Книжном обозрении» № 9 пропечатано, что мне за «Зверей» в Брно дали премию. Она сказала, что когда вышла книга, в книготорге ее не брали — «страшные звери». Потом — первая премия на «лучших книгах», а я ждала по морде. Говорят, что через недельку встану.

4.7.66.

Так-си-бе.

5.7.66. Читаешь, читаешь, а это занятие против живописи ничего не стоит. В этой жизни, на этой земле лучше всего глядеть. Н. В. ввергает меня в трепет и страх. Два больных в доме и никого!

7.7.66. Читаю Шкловского о Маяковском. Врет про Ферапонтов монастырь, приписывая туда фрески, расчищенные Фартусовым. От них пошел Филонов. Очень может быть, они загадочные, только место им не в Ферапонтовом монастыре. Эпоха с 1910-х годов и дальше, интересная, но, наверное, много врет.

13.7.66. «Что-то погода не хороша, не приедут к нам Дороша» — сочинил Н. В.