Цвет полевой

— Давай в другой раз. Списали, значит, все. А как же мое усовершенствование?

— А ты что-то там усовершенствовал? Ах, да, помню, замечательная вещь. Ну что же, когда мы будем про тебя писать…

— Некролог, что ли?

— Ну, зачем некролог? Юбилей какой-нибудь отмечать. Напишем, что для своего времени это, можно сказать, было изобретение. Вообще, знаешь, жаль, что ты как-то не обобщил, не опубликовал…

Колобок продолжал говорить, а сам уже искал на столе какую-то бумажку и то и дело поглядывал на телефон. Николай Васильевич понял, что пора идти.

"Выкинули, значит, списали, все за три минуты делается. А как же?" Пальцы ложились на клавиши, и наплывало: лесная просека, овраг, радуга на небе, в конце поля…

Он вышел на улицу и не спеша двинулся к метро. Стоял мягкий августовский день. Не жаркий, а именно мягкий, под осень Он решил зайти в булочную на углу Кропоткинской и Гоголевского бульвара, но она оказалась закрытой на обед. Он стоял у дверей булочной, раздумывая, сходить ли на Арбат посмотреть какую-нибудь книжку про компьютеры или пойти на бульвар, посидеть на своей лавке. В это время троллейбус выехал на перекресток, и мы потеряли его из виду.

Шапкинский лес

1

Дмитрий Иванович Бибиков давно мечтал съездить в Шапкино. Он знал Шапкинский лес настолько хорошо, что для него не составило бы труда нарисовать карту всех лесных дорог и тропинок… В сумерках, споткнувшись о корягу, он мог точно сказать о какую… Он часто вспоминал этот лес, с которым у него был связан лучший период его жизни, когда разочаровавшись в профессии, в женщине, в себе, он сел на поезд, доехал до станции Шапкино, примерно в полутора часах езды от Москвы, прошел по лесной дороге до деревушке, про которую ему говорили знакомые, отдыхавшие там в прошлом году, и остановился в домике на краю леса.

Была осень, дачный сезон закончился, и пожилые хозяева охотно сдали ему комнату на неопределенный срок. В доме была печка, и хозяева жили там круглый год. Хозяин был грузин по имени Габрон Григорьевич — отставной полковник, работавший когда-то в ракетных войсках, а теперь целиком погруженный в совершенствование своего приусадебного участка: строительство подсобных помещений, выращивание, или, вернее, попытки выращивания южных растений, еще какие-то виды хозяйственной деятельности, от которых Дмитрий Иванович, скажем прямо, был очень далек. Хозяйка — Елизавета Евграфьевна старалась всячески угодить энергичному, темпераментному и, Слава Богу, непьющему мужу. На ней лежала забота о курах, козе и двух поросятах. Был у них взрослый сын, живший в Ленинграде со своей семьей, которую с весны до осени привозил к родителям… Хозяева были люди добродушные и достаточно интеллигентные, чтобы понять, что новый жилец ищет покоя и уединения и не приставать к нему. В результате у них установились весьма доброжелательные и в меру дистанцированные отношения, что было бы, скажем, значительно проблематичнее, окажись хозяином русский человек, любящий нет-нет да и заложить за воротничок, а потом рассказывать новому человеку свою жизнь, предполагая, естественно, что тот ответит тем же.

Дмитрий Иванович работал в научно-исследовательском Институте, занимавшимся моделированием различных экономических проектов, мог работать дома, чем и пользовался, живя в деревне и наезжая в Москву раз в неделю, а то и в две недели. Неспешная жизнь на природе, прогулки по осеннему лесу, необременительное общение с хозяевами и кое с кем из соседей, привело к тому, что он погрузился в некое полусонное состояние, в котором со временем стало проступать ощущение выздоровления и возврата к жизни. В конце концов, он был молод, ему было двадцать восемь лет, и жизнь, которая еще пару месяцев назад казалась конченой, начала постепенно манить и притягивать к себе.

Тем временем легла зима. Дмитрий Иванович, еще живя в Москве, увлекался лыжными прогулками. Но тогда для того, чтобы попасть в лес, ему надо было добраться до метро, проехать несколько остановок, выйти на вокзальную площадь…(Не буду описывать этот путь — уверен, он хорошо знаком многим читателям.) Здесь же он становился на лыжи прямо за калиткой, и сразу же пред ним открывался Шапкинский березняк.