Цвет. Захватывающее путешествие по оттенкам палитры

Появление более ярких красок в арсенале татуировщиков совпало с периодом импрессионизма. Пока художники выстраивались в очередь, чтобы купить новые краски для рисования танцоров или водяных лилий, татуировщики экспериментировали с теми же красками для изображения русалок и роз на коже. Одним из первых татуировщиков в Великобритании, экспериментировавших с новыми красками, был известный художник Джордж Берчетт. История гласит, что Берчетт был одним из первых мастеров, кто попробовал краски Winsor & Newton, – голубой винзор и зеленый винзор. По словам Лайонела Титченера, главы тату-клуба Великобритании, а также основателя Британского музея истории татуировок в Оксфорде (когда я пришла к нему с визитом, он выглядел крайне неопрятно и находился в задней комнате, переполненной экспонатами), когда в 1953 году Берчетт умер, его компания продолжала продавать пигменты, купленные в магазине L. Cornelissen & Sons artists‘supplies. Титченер подтвердил, что к концу 1950-х годов британские татуировщики начали ввозить пигменты из Соединенных Штатов, но все эти краски тестировались в лабораториях, чтобы понять, насколько пигменты безопасны; так что к середине 1970-х очень немногие татуировщики использовали в работе пигменты с палитры художников. «В начале 1970-х годов Рональд Скатт опубликовал книгу Skin Deep, the mystery of tattooing, – рассказал мне Титченер. – Он провел кое-какие исследования пигментов и прислал мне список красок фирмы Winsor & Newton, которые, по его мнению, безопасны для нанесения татуировок». Краски, используемые сегодня, похожи на синюю и зеленую от Winsor & Newton, применявшуюся в старые времена, «но сегодня все они проходят лабораторные испытания, чтобы исключить наличие вредных примесей».

Недавно Титченер стал консультантом Европейского союза, намеревающегося ввести ограничения на пигменты для европейских татуировок. Однако здесь возникают две проблемы. Во-первых, в татуировке есть нечто такое, что не является частью мира, подчиняющегося бюрократическим правилам[216]

. Во-вторых, бремя доказывания безопасности пигментов лежит на татуировщиках, «а ни один химик в мире не поставит под заключением свою подпись: они слишком боятся пойти под суд». Что касается Карактака, то если бы у него были татуировки, то они, вероятно, были бы нанесены медными пигментами или, возможно, железом. В любом случае Европейский союз наверняка не одобрил бы этого.

Вайда и средний класс

Протекционистская политика XVI и XVII веков, напоминающая стиль нынешнего Европейского союза, создавала серьезные проблемы для торговцев индиго, желавших везти свою новую краску в Европу. Никто не учитывал мощное лобби производителей вайды, являющихся представителями среднего класса. Средневековый немецкий город Эрфурт, включая его университет, был построен благодаря этой синей краске, многие из самых великолепных домов также были построены на прибыль от вайды. На внешней стороне Амьенского собора на севере Франции изображены два торговца, несущие огромный голубой мешок – свидетельство богатства красильщиков, которые могли позволить себе стать спонсорами строительства собора. Первая часть процесса извлечения краски из вайды включает в себя измельчение в кашицу свежих листьев растения, скатывание ее в шарики размером с крупные яблоки и сушку их на солнце. Французы называют это cocagne, и даже в наши дни «pays de cocagne» (что можно довольно прозаично перевести как «страну шариков») – популярная метафора страны богатых людей.

«У меня были люди и лошади, оружие и богатство. Что удивительного, если я не хотел расставаться с ними?» – вопрошал Карактак через несколько месяцев после своего поражения на валлийских границах в знаменитой речи с просьбой о помиловании (в результате он был помилован и остался в Риме в качестве знаменитого изгнанника)[217]. Но спустя полторы тысячи лет европейские торговцы были бы прокляты, если бы сказали что-то такое продавцам индиго. Конечно, они сопротивлялись, а поначалу казалось, что они побеждают. В 1609 году французское правительство ввело смертную казнь за использование индиго вместо вайды. В Германии красильщики ежегодно заявляли, что не используют «дьявольскую краску», однако у любого, кто хотел запретить индиго, была проблема: по завершении процесса окраски невозможно было определить, какая из синих красок была использована, так что защитникам вайды приходилось полагаться только на честное слово красильщиков и, что, возможно, более надежно, на сплетни соседей.