Цвета счастья (СИ)

- Помоги мне дойти до комнаты, - еле прошелестела Катя, встала, покачнулась и опять опустилась на диван. – Я уеду завтра, домой, надо домой, - Сергей смотрел на нее и понимал, что нет той силы, что заставила бы его отпустить Катю домой. Ему нужно счастье, а не копи царя Соломона, и пусть он не заслуживает этого счастья, что ж он всегда был эгоистом. – Голова кружится, - тихо продолжила Катя, - Сергей в испуге смотрел на нее: колдовские кошачьи глаза на бескровном лице, большой живот на хрупкой фигурке – его самая главная женщина в мире!

Она с трудом открыла глаза, небо за окном было черным-черным, ни одной звезды, может быть, это плохая примета, ведь их с Сергеем встречи всегда сопровождали россыпи звезд, с самой первой ночи в Мехико. «Как будто Гера разлила молоко» - мечтательно тогда сказала она.

Вновь набежали слезы, хотелось мужского тепла, заботы, увы, этого уже не будет…

Кате показалось, что в темной спальне она не одна, вновь нахлынули старые страхи – задушенный аистенок, змея в корзине цветов, зловещие часы в Дашиной клинике в последнюю ночь перед уходом, ужас от возможной потери. Она повернула голову – на маленьком изящном стульчике, вплотную придвинувшись к кровати, спал Сергей – Катя не видела его: только темный силуэт и тихое дыхание. Точно так же он сидел всю ночь возле ее постели в больнице, когда она так боялась потерять детей, держал за руку, переодевал в ночную рубашку, касался заботливо и нежно. Катя вздохнула, вздох перешел во всхлип, всхлип - в рыдание – оказывается, счастье было так возможно, так близко, но кто-то перечеркнул его. Версий мог быть миллион – и Катя, и Сергей шли по жизни, не считаясь с другими, шли по трупам, как говорили недоброжелатели, видимо, наконец, круг замкнулся, дьявольский круг.

Сергей зашевелился, открыл глаза, улыбнулся, даже в темноте Катя слышала, как он улыбается – набегают тонкие морщинки вокруг рта, ярче сияют глаза и еще заметней становится ямочка на подбородке.

- Проснулась, Катюша? – мягко произнес он и протянул ей руку, Катя вложила в его большую ладонь свою маленькую и почувствовала, как тепло изгоняет холод и страх ночи.

- Я не знаю, как смотреть тебе в глаза и поэтому хорошо, что сейчас ничего не видно! – она прижала его ладонь к своей щеке и тихо вздохнула, как же хотелось вновь забраться в раковину надежды и слепоты.

- Не говори ничего, тут нельзя что-то изменить. – Сергей встал со стула и лег рядом с Катей, поверх одеяла, - Я могу простить, смогу, постараюсь, но вот отпустить тебя не смогу.

- Сергей, ты что веришь в то, что напечатано на этих снимках, в те слова, что записаны на флэшке? – Катя готова была снова расплакаться или раздраженно взорваться, но заставила себя сдержаться, в конце концов, этот разговор должен быть завершен.

- Я так хочу не верить, мечтаю об этом, схожу с ума, - Сергей зарылся лицом в Катины волосы и теперь его голос доносился словно откуда-то издалека. – Но знаешь мне проще смириться со всем этим, чем верить. Ты тут ни при чем, просто предательство со стороны женщин въелось мне в душу: мать, жена, любовницы, подружки – верить нельзя никому. И вдруг эти жуткие снимки, ты, вся моя, с мерзавцем Докучаевым и это после всего того, что ты рассказывала о нем, с предателем Алексеем, смеешься надо мной. – Алексей будто пронзило Катю – на записи был именно его голос! Но это же невозможно, они за все время друг другу и нескольких десятков слов не сказали – только вежливые кивки издалека. – Я хотел повезти тебя в Швейцарию на Новый год, в то шале высоко-высоко в горах, целовать под снегом и надеть кольцо на палец, я даже представлял, как ты будешь мечтательно смотреть на кольцо и примеряться к роли миссис Дорофеев, - Сергей невесело засмеялся, замолчал, сжал ее в объятиях и осыпал легкими поцелуями. – И вдруг среди всех этих моих планов – снимки, запись, твои фото в газете с Докучаевым под ручку, что я должен был делать? Слабак, я решил, что проще рвать все связи, чем пытаться что-то прояснить. Нет, я, конечно, требовал от Панкова доказательств, что снимки – гнусный монтаж, показывал ему фотографии и сходил с ума от стыда, неловкости и злости, но Панков заявил, что женщина на фотографиях – это ты.

Катино сердце сжималось от горя, обиды и совсем слабой надежды. Он хотел ей верить и не мог, но, даже не веря, все равно желал остаться с ней – может, это и есть любовь, та самая, когда любят не за что-то, а вопреки?.. Надежда становилась все сильнее, она, как хрупкий цветок, уже почти сломленный бурей, при нежной заботе поднимала свои лепестки к лучистому солнцу.