Цветик

Красная, злая Меньшова пыталась высвободить руки из крепкого захвата Саньки Плешкова. Авер снял китель с плеч побратима и вышел, а ребята остались на беседу... О чем они говорили, не рассказывали, но из кабинета зареванная, с потеками туши, не видя ничего, Меньшова летела на выход, когда её руки оказались за спиной в крепком захвате.

-Так-так... ничего особенного, говоришь, во мне? - Алюня как-то ловко подсекла её под коленки. Та присела, и Алька пнула под зад, нагнула её личико к полу. - Я плакать не буду, жаловаться тоже не пойду, сама изуродую, не дай Бог, даже увижу неподалеку от мужа, поняла?

-Пусти, сучка, - шипела Меньшова.

-Так, меня не поняли, - Алька подпнула ещё раз, и та уткнулась носом в пол. - Вот сейчас я тебя и повожу личиком об паркет, надеюсь, отрихтую хорошо!

-Ааа, - завыла Меньшова, - не надо, я не буду!

-Что не будешь?

-Даже смотреть на твоего мужа, обещаююю.

-Ну, гляди, я женщина беременная, психика у меня неустойчивая...

Алька отвесила ещё одну пиночину и, плюнув от омерзения, пошла в зал, где веселились нормальные люди.

К ней тревожно подлетел Авер:

-Аля? Что? Где ты была, что случилось?

-Да затошнило, пообщалась с унитазом, все хорошо, не волнуйся.

А воющую Меньшову встретил на выходе дед:

-Слышь, курва пархатая. Я ведь и прибью тебя за своих!

-Посадят !

-Мне годов немало, не боюся. А тебе точно не быть живой, и следить буду тяперя неустанно, вот и выбирай, чаго тябе дороже!

А в пустом коридоре ржали и били друг друга по плечам Петька и Гешка:

-Проспорил, Петр Петрович. Я вот задницей чуял, что без Альки шиш два обойдется! Вот это чуйка! -ржал Гешка.

-Не, ну как она узнала? - хлопал глазами Петька.

-Ага, так она и скажет тебе!! Но подруга у нас - красава. Как она её! - и опять оба захохотали.

-Саш, пойдем домой, а? Устала я что-то.

-Да, подсолнушек, я только со всеми попрощаюсь! - Авер подошел к каждому, пожал руку и извинился, что уходит пораньше.

И уже не слышал, как афганцы одобрительно говорили:

-А похоже, стоящий мужик у нас военком новый, из наших, месяц только как заступил, а уже нам праздник устроил, да и фронтовиков порадовал.

И как ни пытали ребята Альку, она так и не сказала, откуда узнала про Ирку. Она банально подслушала, придя к деду с микстурой для Серого, услышала в коридоре, как мужики шумно обсуждают проблему. А остальное, как говорится, экспромт!

Ещё через неделю, дождался-таки Авер... положив как всегда руку на живот спящей жены, - это уже вошло в привычку у него, сразу и не врубился, когда через небольшой промежуток времени, ладонью ощутил как бы тиканье внизу живота, сначала не понял, а потом ошалел от радости:

-Маленький, ты папке весточку подал! - шептал он, осторожно целуя Альку в то место, где зашевелился их дитёнок, а потом так и заснул со счастливой улыбкой.

Утром Алька никак не могла понять, отчего с утра сияет Авер, тот не говорил. Одеваясь на работу, охнула - ребенок опять шевельнулся: -Авер!! - она подняла на него радостные глаза, - Саш, ты знаешь?

-Да! Мы ночью уже общались, - расплылся Авер.

-Ишь ты, какие вы Аверы хитрюги!

-А то, мы такие! - Авер радостно целовал Альку.

-Какие мы такие, пап?

-Мама говорит, хитренькие.

-Значит, и я?

-И ты, Минь!

-Урррааа! Я совсем-совсем папа Саша Аверченко!

У Альки навернулись слёзы..

-Что? - встревожился Авер.

-Это от радости, от благодарности, Сашка, ты, действительно, солнышко!

-А так и должно быть: у солнышка - подсолнушек. - И шепнул на ухо, чтобы не слышал любопытный мужичок, - Аль, мы же с первого дня знакомства считаем себя папой и сыном, не тревожься попусту. Минь, выходим?

Сейчас порядок немного изменился: утром мужчины Аверы шли в сад вместе, а вечером у папы в связи с призывом не всегда получалось заходить за ним, и забирал Миньку дед. Саша по вечерам обязательно уделял много внимания сыну, если Алька могла и шлепнуть сыночка, то папа всегда спокойно и обстоятельно объяснял сыну, где и в чем он неправ, и у ребенка вошло в привычку спрашивать все у папы. Алька, привыкшая к их мужским разговорам, про себя тихо радовалась, сын стал точной копией Авера в жестах, разговорах, мимике, один только жест у него оставался Тонковский - что-то делая, сильно сосредоточенный, он выпячивал нижнюю губу, но мало ли у кого какие привычки.

Баба Тоня, наконец-то осознавшая - её Санька теперь на спокойной службе и увидевшая своими глазами, что невестка обожает сына, полностью успокоилась, а узнав, что родится ещё ребенок, твердо пообещала приехать, навестить, чему несказанно обрадовался дед:

-От, будеть с кем за жизню погутарить!

Сватья Тоня последний раз позвонила и, запинаясь и смущаясь, сказала Саньке, что решилась-таки ответить положительно на ухаживания стародавнего поклонника - учителя труда, давно овдовевшего и верно ждущего её.

- Санька, ты против не будешь?

-Мамуля, я только за! Я теперь прочно и надолго на Урале, беспокоиться обо мне не надо, я под присмотром, - засмеялся сын, - зачем тебе в одиночестве и скуке жить? Таможня дает добро!! Тем более, Егора Ильича знаю - нормальный мужик! И мне спокойнее!

Подлез Минька: