Верины розовые щеки налились кровью от жары и усталости, на лбу проступил пот, она тяжело дышала, но Олег все равно застыл на месте, не в силах пошевелиться от ее красоты. Вера не заметила Олега — вечернее солнце светило ей прямо в лицо. Она уже и не ждала его появления, в последнем письме говорилось: «
— Отдохни пять минут, — наконец сказала мама, и Вера тут же бросила работу.
Она подошла к небольшому раскладывающемуся столику, который томился в теньке, и залпом осушила полную кружку воды. Вздох облегчения вырвался из ее груди, она провела тыльной стороной ладони по лбу, стирая пот и одновременно оставляя земляную полоску.
Спустя обещанное время перерыва, работа вновь закипела. Они трудились уже целый день, и силы стремительно покидали Веру. Она работала с полузакрытыми глазами, на автомате, ища лунки наощупь. Солнце слепило, пот капал в глаза — лучшим решением стало вообще их не открывать.
Вера выудила всю картошку и собралась перейти к следующей лунке, как вдруг поняла, что работа окончена. Она наконец подняла взгляд и увидела, как кто-то уносит ее ведра в общий мешок. Она быстро поморгала, чтобы сконцентрировать взгляд, и когда этот кто-то повернулся к ней лицом, она узнала в нем Олега. Он помогал им все это время, поэтому картофельные лунки кончились для Веры так неожиданно. В ней будто открылось второе дыхание — вся усталость от проделанной работы мигом исчезла, Вера уже летела со всех ног через перекопанное поле, обнимаемая тяжелыми оранжевыми лучами заходящего солнца, прямо в распахнутые руки Олега.
— Это ты? Это правда ты? — говорила она, а Олег лишь кивал, не находя в себе силы что-либо сказать. Счастье заполнило его с головы до ног, он не помнил ни единого слова. — Как ты приехал?
— Сбежал.
Вера уставилась на него большими удивленными глазами, а Олег смотрел как два изумруда сияют и переливаются. Это был конец августа, ветер становился все холоднее, зеленые краски лета угасали. Олег сдержал свое слово и приехал, хотя бы с опозданием.
— Кто такая Вера? — шептала Лида в темноту.
Олег не ответил, сделав вид, что снова уснул.
Пол месяца все было тихо. Лиля ничего не сказала на отцовское отсутствие, и он, воспользовавшись ее молчанием, оставался у Лиды на ночь еще пару раз. Лиля не хотела ничего знать об этой женщине, поэтому разговор о ней больше не заводился, они ни разу не пересеклись, и в холодильнике больше не появлялось незнакомой еды, конечно, не без просьбы Олега.
Середина октября била первыми морозами. Лиля перебирала одежду в шкафу, доставала с верхних полок теплую, а летнюю убирала подальше. Окна в квартире закрыты, по стеклу барабанит дождь.
Вода в кастрюле кипела, картофельные кубики танцевали то всплывая, то снова опускаясь ко дну. Алиса металась под ногами, выгибая спинку, посматривая на Лилю своими огромными канючащими глазенками. Часы с якорем показывали восемь вечера, а значит отец вернется домой как раз к ужину.
Сырный крем-суп готов, гренки подходят в духовке, по квартире разносится аромат натертого чесноком хлеба. Звонок в дверь. Лиля удивилась, но пошла открывать: видимо отец забыл сегодня ключи. Лишь на секунду она бросила взгляд на крючок, где они обычно висят — их там не было. И в мыслях не успело проскользнуть что-то неладное, когда дверь была уже безвозвратно отперта. На Лилю откинули тени два огромных кургана. У одного на лысине красовалась татуировка, у второго наколками были избиты все руки. Они стояли — две глыбы и маленькая девочка. Она в этот момент почувствовала себя муравьем, которого сейчас раздавят пальцем и отшвырнут в сторону.
— Отец дома? — прорычал лысый.
Лиля смотрела то на одного, то на второго, а в голове свистел ветер, бил пульс, стрекотали сверчки, словом, там было пусто.
— Олег Вознесенский, низенький, щупленький старикашка, с лысеющей башкой, здесь проживает? — поддержал второй.
— Да, — вырвалось у Лили с нервным кашлем.
— Он дома?
— Нет.
Курганы переглянулись, нахмурившись. Синхронно бросив на Лилю прощальный взгляд, не проронив больше ни слова, они развернулись и пошли вниз по лестнице. Лиля стояла еще около минуты, пытаясь собрать мысли в кучу. Ее руки тряслись, а ноги словно вросли в то место, где она стояла. Она смотрела на моргающий свет подъездной лампочки и проклинала всю свою короткую жизнь — за то, что родилась в этой семье, за то, что ее отец вляпался в неприятности, за то, что она так бездумно открыла эту чертову дверь. Сейчас она испытывала к себе столько жалости, сколько не испытывала никогда в жизни.
— Я же сказал тебе, что его дома еще нет. Мы не могли пропустить его.
— Плевать. Мы бы не убедились в этом иначе.
— И чего ты добился? Напугал девчонку до смерти. Ты видел, как она побледнела?
— Это нам только на руку.
— Не понял.