Они и правда не ошиблись в своих подсчетах, ровно через пять минут открылись двери лифта, и оттуда вышел Олег. Увидев… точнее,
— Что вы здесь забыли!? — взревел Олег.
— Смотри-ка, у Олежи прорезался голос, — усмехнулся лысый.
— Что вы с ней сделали!? Она ни в чем не виновата! — Олег пропустил остроту мимо ушей, он видел только свою испуганную до смерти дочь.
— Послушай, брат, мы не насильники какие, нам нужна конкретная сумма, и вот уже три года ты действуешь нам на нервы. Ты просто вынуждаешь идти на крайние меры, так что виноватым можешь считать только вон того парня, — лысый кивнул куда-то за спину Олега. Он в панике обернулся и увидел старого алкоголика, на черта лысого не похожего. Только через пару секунд он осознал, что смотрится в зеркало.
— У нас нет привычки копаться в чужом грязном белье, поэтому ты сейчас сам,
Олега долго уговаривать не пришлось. Он отдал всю зарплату и сверху то, что одолжила вчера Лида.
— Вот и славно, — сказал лысый, когда они уходили. — За испорченное имущество извиняться не будем, сам понимаешь.
Они скрылись за лестницей, и Олег бросился к дочери. Он упал перед ней на колени, больно ударившись худощавыми костяшками. Из груди его вырвался стон. Он плакал.
— Ты в порядке? — спросил Олег, но Лиля только дрожала в его руках, словно тростинка на сильном ветре. — Что они сделали? — Олег рассматривал ее, ища следы насилия — синяки, ссадины или чего похуже, но она была в полном порядке.
Ее молчание доводило его. Олег обезумел от ярости. Как они посмели так вламываться в квартиру? Пугать его дочь? Но больше всего он винил во всем себя. Что не подумал, что должен был отнестись к этому более ответственно, что вообще впутался в эту историю с деньгами.
Он не помнил, как оказался в ванной. Не помнил, как отодвинул стиральную машинку. Так же не помнил, как открыл бутылку и залпом проглотил четверть ее содержимого. Больше в квартире заначек не осталось. Он скатился по холодной стене маленькой ванной на пол, сделал еще один глоток, не сдерживая слез. Неужели все окончательно испорчено? Неужели она никогда не сможет доверять ему? Не будет надеяться на лучшее? Не наступит никогда та жизнь, о которой он мечтал? Ничего не изменится?
Тридцать минут или около того понадобилось, чтобы случилось две вещи: первое — Лиля немного пришла в себя и начала успокаиваться, второе — Олег напился, всосав пол бутылки на голодный желудок. Шатаясь, он вышел из ванной. Его ноги шаркали в сторону Лилиной спальни. Он не знал, что делает, единственное чувство, которое еще его не покинуло — непреодолимая злость. Ему хотелось что-то разбить, что-то сломать, разнести на мелкие кусочки всю свою мерзкую жизнь. Он чувствовал, что заслужил наказания похуже отсутствия денег в кошельке за все, что натворил. Ему казалось — накажи он себя по заслугам, дочь сможет простить, сможет понять и не потеряет надежду, как потерял он полчаса назад на полу в ванной.
Дверь в спальню открылась и с оглушающим треском ударилась о стену. На обоях остался след от ручки. Лиля подскочила на месте, ее нервы были натянуты до предела, как леска, которая вот-вот лопнет. Как это свойственно всем живым организмам, не потерявшим инстинкт самосохранения, Алиса от громкого шума бросилась наутек. Жаль, что у кошек иногда голова работает против них: она увидела единственный путь спасения — через дырку между косяком и ногой Олега. Но, повторюсь, Олег в тот момент был в бешенстве, перед глазами все плыло, ему хотелось что-то разбить. Алиса успела только жалобно взвизгнуть или мяукнуть, в общем, она издала какой-то неестественный звук, когда от сильного пинка пьяного Олега ударилась о противоположную стену.
Лиля, ставшая невольным наблюдателем всего происходящего, не успела даже понять, что случилось, как с ее губ сорвался отчаянный вопль:
— Ты что делаешь!?
Алиса упала на бок и душераздирающе закричала, так, что Лиля боялась к ней прикоснуться. Она положила на ее ребра руку, а та завизжала с еще большим остервенением, будто Лиля положила на нее раскаленные угли.
— Плевал я на эту скотину! И чего ты ревешь!? — кричал Олег. Язык его заплетался и слова выходили неразборчивыми. — Это всего лишь животное!