Цветы на чердаке

Он опустился на колени у кровати, слабый и безвольный, как будто его тело было без костей, голова его упала, и он уткнулся лицом в мою грудь. Он разрыдался! Боже милостивый! Что же случилось? Почему он плачет? Было так ужасно слышать, как плачет мужчина, а я думала теперь о нем как о мужчине, не как о мальчике.

Я обняла его, стала гладить его волосы, щеки, руки, спину. Затем поцеловала его. Я старалась изо всех сил, мне надо было узнать, что же такое ужасное произошло. Я делала это так, как когда-то делала наша мама, стараясь успокоить его и интуитивно не опасаясь ничего большего с его стороны, просто лаская его ради утешения.

В самом-то деле, должна же была я заставить его рассказать все, объяснить.

Крис справился с рыданиями и заглушил их. Он вытер слезы и лицо краем простыни. Затем он повернул голову так, чтобы видеть эти ужасные картины, изображающие ад и его мучения.

Он начал говорить непонятно, бессвязно, часто останавливаясь из-за подступающих рыданий.

И так он рассказал мне все, стоя на коленях у моей кровати. Я держала его за руки – они дрожали, дрожало его тело, его голубые глаза потемнели, из них ушла жизнь.

Все это должно было предупредить меня, что я услышу нечто ужасное. Но как бы я ни была предупреждена, я все же не была готова услышать то, что услышала.

– Ну, – начал он, тяжело дыша, – я почувствовал, что что-то изменилось, в ту же секунду, как ступил в ее комнату. Я не включал свет, просто посветил фонариком и не поверил сам себе! Ирония судьбы… ну почему мы пустились в бега так поздно! Какой ужас, какая несправедливость! Они ушли, Кэти, мама и ее муж ушли! И не на вечеринку по соседству, – нет, они по-настоящему ушли! Они взяли с собой все мелочи, которые принадлежали лично им в этой комнате; забрали безделушки с комода и все с туалетного столика. Ничего не осталось на ее столике: ни кремов, ни лосьонов, ни пудры, ни духов – все, все исчезло. Это совершенно свело меня с ума, я принялся бегать как безумный, роясь везде, выдвигая ящики, обыскивая их, я надеялся найти что-нибудь ценное, что мы могли бы заложить… и не нашел ничего! О-о, они хорошо поработали, не оставили ничего, ни одной фарфоровой коробочки, даже ни одного из их тяжелых пресс-папье венецианского стекла, которые стоят целое состояние. Я побежал в гардеробную и поспешно пооткрывал все ящики. Да, конечно, она оставила несколько вещей, но они не представляют ценности ни для нас, ни для кого другого: помада, крем и прочая ерунда вроде этого. Затем я открыл тот особый потайной ящичек, помнишь, она говорила нам о нем давным-давно, она не думала тогда о том, что мы можем обокрасть ее. Я вытащил этот ящичек полностью, так было нужно, и поставил его на пол. Затем нащупал на задней стенке крошечные кнопочки кода, надо было набрать определенную комбинацию чисел. Я знал эту комбинацию – день ее рождения, всякую другую она бы забыла! Помнишь, как она смеялась, когда рассказывала нам про это? Тайник открылся, и вот в бархатных ячейках, где раньше лежали дюжины колец, теперь ничего не осталось, ни одного кольца! И все браслеты, ожерелья и серьги, все до последней вещи исчезло, Кэти, даже диадема, которую ты примеряла. Ох, ей-богу, тебе не понять, что я почувствовал. Сколько раз ты умоляла меня взять хоть одно маленькое колечко, а я не брал, я все еще верил ей!

– Не плачь больше, Крис, не плачь, – взмолилась я, чувствуя, что он готов разрыдаться, и снова привлекла его к себе на грудь. – Ты же не мог знать, что она исчезнет, да еще так скоро после смерти Кори.

– Да, долго она горевала, нечего сказать, – произнес он с горечью.

Я погрузила пальцы в его волосы.