Цветы на чердаке

– Ну да, она носила парик, могу поклясться, и тогда, на Рождество, она тоже была в парике. Те волосы, что еще остались у нее на голове, они редкие и бело-желтые, а местами виднеются широкие розовые плешины совсем без волос, там только как бы детский пушок. На кончик ее длинного носа сползли очки, совсем без оправы, а ты ведь знаешь, мы никогда не видели ее в очках. Тонкие губы были сурово сжаты, а глаза бегали по строчкам большой черной книги, которую она держала, – Библии, конечно. Так она сидела и читала, должно быть, о проститутках и прочих смертных грехах, – что еще могло придать ее лицу такое ужасное выражение? Я смотрел на нее и понимал, что сейчас ничего не смогу у нее украсть. Но вот она заложила страницу открыткой, затем положила Библию на ночную тумбочку, слезла с кровати и встала на колени рядом с ней. Она склонила голову, сложила ладони под подбородком, совсем как мы, и принялась молча молиться. Эти молитвы были бесконечны! Затем она сказала вслух: «Прости меня, Господи, за все грехи мои. Я всегда делала то, что считала нужным, и если я ошибалась, поверь, пожалуйста, я думала, что поступаю правильно. Да будет воля Твоя. Аминь». Она взобралась обратно на кровать и потянулась, чтобы выключить лампу. Я стоял и не знал, что делать. Я просто не мог вернуться к тебе с пустыми руками, потому что решил, что мы никогда не заложим кольца, которые папа подарил маме.

Он обхватил руками мою голову, запустив пальцы в волосы.

– Я пошел в главную ротонду, где был коридорчик рядом с лестницей, и отыскал комнату нашего деда. Я не знал, хватит ли у меня решимости и нервов, чтобы открыть дверь и оказаться лицом к лицу с человеком, который постоянно лежал при смерти, год за годом. Но мне оставался только этот шанс, и я должен был использовать его. Сделать, что смогу. Я спустился вниз бесшумно, как настоящий вор, со своим мешком из наволочек. Я увидел богатые комнаты, такие прекрасные и великолепные, что я спрашивал себя, как ты когда-то: а каково это – вырасти в таком доме? Интересно знать, как себя чувствуешь, когда твои желания всегда готовы исполнить многочисленные слуги и ты обеспечен всем необходимым с головы до ног. Ах, Кэти, это прекрасный дом, а мебель, должно быть, доставлена туда из каких-нибудь дворцов. Она кажется слишком хрупкой, чтобы на ней сидеть, и слишком нарядной, чтобы чувствовать себя удобно. Всюду были подлинные живописные полотна, я их узнавал, и скульптуры, и бюсты многие на пьедесталах, и богатые персидские восточные ковры. И конечно, я знал, как пройти в библиотеку, ведь ты задавала маме столько этих проклятых вопросов. И знаешь что, Кэти? Теперь я рад, будь сам я проклят, что ты их задавала, иначе я мог бы легко заблудиться: там было столько ответвлений вправо и влево от центрального хода. Но я легко попал в библиотеку: в длинную, темную, действительно необъятных размеров комнату. Там было тихо, как в могиле. Потолок был, должно быть, двадцати футов высотой. Полки были вдоль всех стен от пола до потолка, и была небольшая железная лесенка с балкончиком, чтобы подниматься на второй уровень. А на нижнем уровне имелись две деревянные лесенки на колесиках, которые можно было приставить куда угодно. Никогда раньше я не думал, что столько книг может быть в частном доме. Нечего удивляться, что никто не замечал пропажи тех книг, что мама приносила нам, хотя, приглядевшись попристальнее, я заметил бреши в длинных рядах кожаных, с золотым тиснением, с прекрасными переплетами книг, как будто выпали зубы. Там был и письменный стол темного дерева, очень массивный, он, должно быть, весил тонну. За ним стояло высокое кресло с кожаным сиденьем, я словно видел в нем нашего деда: он раздавал приказы налево и направо и звонил по телефону – там было шесть телефонов, Кэти, шесть! Я их проверил, думая, что, может быть, придется воспользоваться ими, но оказалось, что все они отключены. Слева от стола тянулся длинный ряд высоких узких окон, выходящих в собственный сад, – поистине эффектное зрелище, особенно ночью! Мебель красного дерева была отделана каким-то необыкновенным способом и выглядела прекрасно. Два очень длинных мягких дивана золотисто-коричневого цвета были отодвинуты от стен на три фута, так что за ними можно было спрятаться. Кресла были расставлены у камина, и, конечно, там была целая куча столиков и стульев и всяких штуковин, о которые можно споткнуться, чертова уйма безделушек.

Я вздыхала, выслушивая столько всякой всячины, которую ему надо было мне высказать, и тем не менее все время была настороже, ожидая какой-то ужасной новости, как ожидают, когда ударит занесенный над тобой нож.