Цыган

— Ого, оказывается, не только идейные цыгане есть еще в наше время!

Но здесь уже Тамила не дала ему насладиться иронией. В подтверждение бесспорного исхода их поединка она захлопала в ладоши:

— Правильно, Настя, только так и следует их отбривать.

Вслед за этим Настин партнер тут же и плюхнулся на диван между Тамилой и своим молодым другом, спрятав в разрезе пиджака хвостик.

— Сдаюсь.

Но Тамила с презрением отвернулась от него.

— С твоей стороны и нечестно и неблагородно. Любишь играть, люби и проигрывать. Молодец, — повторила она, вставая с дивана и за плечи поворачивая Настю из стороны в сторону. — Даже в этих джинсах хороша. И все же оправой такой жемчужины мне придется заняться самой. Ты мне разрешишь? Но, я вижу, и тебе нелегко достался этот успех. Ни кровинки в лице. Между тем, если не ошибаюсь, завтра опять предстоит трудовой день, А поэтому пора уже бай-бай. Дай-ка я тебя провожу. — И уже на пороге Настиной комнаты она расцеловала ее: — Бай-бай.

* * *

Как бы в летнее теплое время ни томились цыгане, а еще больше цыганки, на непривычной для них работе на тракторных прицепах, на прополке свеклы и скирдовании соломы, как бы ни брезговали они взять лишний раз в руки тяпку и вилы, иногда и швыряя их в бригадиров в ответ на насмешки, но все-таки это было и лучше, и неизмеримо веселее в открытой степи под шатром голубого неба, чем, например, длинной глухой зимой целыми днями дежурить дома в ожидании возвращения с работы мужа, топтаться у плиты, обстирывать, купать, расчесывать детей. Иногда нападала такая тоска, что даже из ночи в ночь стали переходить многосерийные сны с продолжением: металось перед глазами пламя костров и, завораживая, перед взором, как в сказке, расходились во все стороны дороги.

Шелоро в избытке познала эту тоску после возвращения на конезавод, когда Егор по месяцу стал пропадать в табуне на дальнем отделении, куда назначил его генерал Стрепетов. Ей даже пришлось выучиться ездить на мотоцикле, оставшемся у них в сарае от Будулая, — чтобы с вечера до утра успевать к Егору на отделение, в то время когда их дети, ни о чем не подозревая, безмятежно спали в доме. А днем, когда они находились в школе и в детсадике, Шелоро опять с остервенением принималась чистить лопатой катух и разводить помои сразу на двух кабанов или, сидя на скамеечке под брюхом у коровы, с такой силой дергать ее за соски, что та, взбрыкивая, в отместку опрокидывала цибарку с надоенным молоком. Не зная, как сорвать на ней свою злость, Шелоро хваталась за палку, но тут же получала от своей Розки такой ответ копытом, что потом, обхватив руками живот, корчилась на соломенной подстилке. Хорошо еще, что, привязанная за налыгач к яслям, корова не могла достать ее рогами. Черно-пестрая корова, которую генерал Стрепетов приказал выписать из конезаводского стада многодетной семье Романовых, была с характером. За все годы своей жизни Шелоро и во сне привидеться не могло, что ей когда-нибудь придется иметь дело с такой мстительной тварью. Правда, и молоко у Розки было как те же сливки, и давала она его за три удоя в день столько, что хватало не только детишкам Шелоро, но и соседским.

Только теперь Шелоро и начинала понимать, что заставляло тех женщин в станицах и хуторах, мимо которых она, бывало, с насмешливо-гордым презрением проходила с другими цыганками, с утра до вечера топтаться у печки, стирать, полоть и поливать свои огороды. Никогда не надо спешить презирать людей за то, что может и тебя ожидать за поворотом дороги. Так и получилось.

А табунная степь, которая прямо из окон открывалась взору, даже и зимой оставалась степью, пусть и с заметенными метелями дорогами, но все ж таки и с проступающими сквозь снег на обочинах жгучими ожогами от костров, вокруг которых еще совсем недавно было так шумно и весело, вздыхали баяны, гремели бубны, рвались на гитарах струны, скользили по смуглым лицам красные отблески и гарцевали на конях, выламываясь друг перед другом и перед своими избранницами, молодые парни. Неужто и в самом деле никогда уже больше не будет всей этой вольной жизни, а только привиделась она во сне, и беззастенчиво врут эти обтерханные карты, которые Шелоро, оставаясь дома одна, начинала тасовать и раскладывать на подоконнике, загадывая на ближнюю и на дальнюю дорогу, на червонного короля и на бубновую даму, на счастливое свидание и на неизбежную роковую разлуку у ворот казенного дома? Нет, оказывается, не все врали карты, и если разобраться, то чем же лучше казенного дома этот их коттедж, в стенах которого зима тянется так долго, что Шелоро иногда хотелось присоединиться к тягучему вою, наплывающему из степи по ночам. На отделениях конезавода ночами волки вплотную подходили к табунам, зимующим в клетях каменных конюшен. Табунщики и сторожа отпугивали их выстрелами, эхо которых, приумножаемое ветром, докатывалось и до поселка.