Цыганка против пикапера (СИ)

— Да у меня ухажеров, кроме Судьби… Степана-то и нет. Лёва не в счёт, он ко мне не по любви, а от тоски тянулся.

«Ну ты, мать, даешь, а сегодняшние театралы? Визиточку-то не выронила? Забыла, что телефонами обменялись? Позвони давай».

— Как у тебя всё просто. Я ещё расставание заесть не успела, а ты мне уж ещё один стресс подсовываешь. Да и глянь на меня.

«Глянуть? Не могу. Знаешь же. Только если зеркало дашь, то пожалуй, полюбуюсь».

— Да тут и без зеркала… Ты, вон, посмотри, как люди от меня шарахаются, оглядываясь с опаской. Нет, домовёнок. Пойду я к ним такой, чтобы восхищались, а не жалели, а то и вовсе отвернулись.

«Как знаешь. Кролика-то своего озабоченного, неужто безнаказанным оставишь? Может ему это… инструмент подпортить? Чтоб ты последним ярким воспоминанием осталась?»

— Мать показывала, как, но ты же знаешь, я ни в жизнь так не сделаю. Чего грех на душу брать?

«Да, за такое…» — начал было домовёнок, но я перебила.

— Я и тебе повторю, что он сам себя накажет, когда всё поймёт. Уйду я, а вместе с тем и удача от него уйдет той же дорогой.

«Вот говорил тебе я… чуйка-то моя ещё ни разу нас не подводила! А теперь говорю, наказать надо!» — требует возмездия злющий домовёнок, но не моя душа. Мне горько. Сдавило её там, в груди, но домовёнку разъяснить нашла в себе силы:

— Да ты сам знаешь: совершивший предательство, всякую неожиданность воспринимает, как начало возмездия. Несладко ему придётся. Чем больше грехов на человеке, тем больше страхов, а где страх, там счастью места нет. Несчастным он станет… Так что не рви душу. От мести ещё никому лучше не становилось: в грязи только испачкаюсь, что не отмыться.

«Ладно, прекращай, носом шмыгать».

— Да, не шмыгаю я, — отзываюсь.

«А то я не слышу. Я ж у тебя в голове сижу, — значит в непосредственной близости к неприятному соседству».

— А ты проваливай оттуда. Совсем одна останусь и жизнь новую начну, без мужиков! И это уже от холода. Ветер поднялся. Погода в эти дни совсем не летняя.

«Никуда я от тебя не собираюсь. Радуйся, что я есть! Помнишь, как мы с тобой познакомились?»

— Да не так, чтобы, — нагло вру. Такое забудешь!

«С детства ты была особо непоседливой, наказывали часто и было за что».

— Да зря это они… Все равно ведь не помогло, — развожу руками, задевая проходящую мимо пару. Те пялятся на меня в четыре глаза, как на ненормальную.

Ну и пусть…Они за сегодня не первые.

Мне вообще не до них. Я слабо улыбнулась, вспомнив детство. Ведь у меня всегда всё в жизни было вопреки. Я ж с пелёнок милиционером мечтала стать. Все знали, и все посмеивались над моими мечтами. Шутили, что место мне в милиции, но по другую сторону решётки. Это здесь полиция, а у нас в деревне участкового до сих пор милиционером кличут. Так вот, какой милиционер без двустволки времен Великой Отечественной, доставшейся от деда?!

Ну и мне хотелось настоящим милиционером себя почувствовать! Стащила я её… Прямо из штаб-квартиры милиции — то бишь из избы егоной…

Вальке показывала, когда застукали. Её родители отмазали, а нас тогда в сарае заперли на три дня, погрозившись держать на одной воде. В маленькую форточку сарая кружка еле пролезала.

«Мы с тобой тогда и познакомились, и подружились», — добавляет домовёнок.

— Сейчас подумала, что до того случая я тебя вообще не помню.

«А помнишь, что через три дня нам было так весело, что ты из сарая выходить не захотела?»

— Ещё бы! В сарае пшеница в мешках стояла, и свиная туша копченая подвешенная висела. Воды тоже вдоволь приносили, да мамка булочками и пирогами подкармливала. Мне тогда казалось, что сидели мы не в сарае, а в нашем уютном домике.

«Помню, тебя отец выносил на руках, а ты блаженно растянулась и улыбалась».

— Деревенские говорили, что я с тех пор еще более странная стала. А мне-то что? Меня и до этого не сильно жаловали, Валька от меня не отвернулась и ладно! Я ж её всегда пуще родных любила.

«Знаю. И оберегала её ты. Это я тоже видел, хоть она сама не замечала порой».

— Вот и с её дурным отцом, навыки, привитые нами ей, пригодились!

«Не зря мы её каждый раз, как поймаем и скрутим, связывали, а то и наручники, спертые у того же участкового, одевали».

— Не зря. Теперь подруга любого врага встретить готова. И любой замок для побега вскрыть.

«Эх, не пригодиться ей теперь наша наука с таким-то мужем».

— Не пригодится, — соглашаюсь. — Так это же и хорошо.

«Так может, к Вальке сейчас махнем? Пусть теперь она о нас заботится. К Степану-то ты ведь сейчас не пойдешь?»

— Ни сейчас, ни потом! И к Вальке не пойду. Опять скажет, что это все мой характер, и терпеливей надо быть.

«Конечно, скажет. Она на Степана другими глазами смотрит. В них он перед тобой, аки ягненок беззащитный».

— Спасибо тебе, — благодарю искренне. Вот сейчас я только поняла, что домовёнку на меня не плевать. Если и есть защита у меня в этом мире, кроме родителей, так это он.

«С чего это? Не пугай, а вот с бесом попутаю».

— С того, что зубы мне заговорил, заодно и голова болеть перестала. Пойдем, поедим, что ли и в новую жизнь шагать будем?

«Пойдем. Вот столовка как раз виднеется».