Цыганочка без выхода

— Возможно. — Катя сначала кивнула, а потом с настойчивым намеком заморгала одним глазом. — И все же есть вероятность, что это маньяк! Уверена, телезрители оценят эту версию!

— А-а-а, я понял! — вскричал простодушный Митя. — Ты подтасовываешь факты! Нет никакого маньяка, но есть скандальная тема, которая поднимет наш рейтинг!

— Лично мне такой дерьмовый рейтинг не нужен, — объявила я и встала. — Не хочу мараться.

— Мы тебе платим, — железным голосом пробряцала редакторша.

— Лично мне такой дерьмовый рейтинг и даром не нужен, и за деньги не нужен, — дополнила я свой манифест и ткнула кулачком в спину засидевшегося напарника.

— Мне тоже не нравится эта тема, — неохотно признался Тетеркин и завозился в кресле, имитируя трудный затяжной подъем из него.

— За программу про маньяка мы заплатим ведущим двойную ставку, — сообщила Катя, острым взглядом прочно пригвоздив ерзающего Митю к креслу. — А если ведущий будет работать один за двоих, то получит вчетверо больше!

Митя замер. Потом оглянулся на меня и сделал большие жалобные глаза, в которых отчетливо читалось: «У меня же ипотека, ты помнишь?»

— Творческих вам успехов по-большому! — съязвила я и пошла к выходу.

— Уволю! — крикнула мне в спину Катя.

Я распахнула дверь, картинно замерла на пороге, оглянулась на Митю и нарочито горестно сказала:

— Прощай, Тетеркин! Нам уж не свидеться боле! — после чего нормальным голосом договорила: — Потому что меня совершенно точно не будет в числе тех телезрителей, которые станут смотреть это ваше маниакальное дерьмо.

— Лена! — гневно заорала Катя, но я плотно закрыла за собой дверь в кабинет и обвела пытливым взором группу граждан в приемной.

Отголоски внезапного скандала произвели большое впечатление на разношерстную публику. Секретарша Оленька одинаково округлила глаза и рот. Главный режиссер Гаврилов беззвучно апплодировал. Девочки и мальчики из новостной программы, устало сгорбившиеся на стульях явно в ожидании предстоящего начальственного разноса, подняли головы, взирая на меня недоверчиво и с робким восторгом, как ходоки у Ленина — на перспективный план электрификации всей страны.

— Всех люблю, всех целую, всем пока! — провозгласила я и припечатала сказанное звучным воздушным поцелуем.

— Смотрите, дети! — торжественно изрек главреж Гаврилов, щедро подпустив в голос хрустальной слезы. — Вот так уходят лучшие из нас!

Мальчики и девочки взволнованно завозились, сочувственно забормотали, но я лишь покровительственно улыбнулась им, склонилась к Оленьке в окопчике рабочего стола и прошептала:

— Позвони, когда будут делить квартальную премию.

— Да, но…

— Какие могут быть «но»? Ты же хочешь увидеть свои стихи в новом сборнике?

Оленька торопливо кивнула. Я помахала всем ладошкой и ушла.

Уф-ф-ф!

На дворе была ранняя осень со всеми ее поэтическими прелестями, включая багрец, золото, прохладу и свежесть. Самое время бежать из Мордора на волю вольную!

Бежала я, собственно говоря, не в первый раз и наверняка не в последний.

Руководство нашего городского телеканала в попытках до заоблачных высей поднять рейтинг программ собственного производства не знает удержу и меры, а я дорожу своим добрым именем и профессиональной репутацией, поэтому время от времени вынуждена дистанцироваться от происходящего на голубом экране. Через какое-то время мой демарш забывается, а надобность в хорошем ведущем становится острее того зуба, который держит на меня обидчивое начальство, и тогда меня вновь призывают на телевизионный фронт. Подумав, поспорив и выторговав условия, которые в полной мере никогда не соблюдаются, я возвращаюсь под камеры, потому что за годы работы пиарщиком, журналистом-фрилансером и свободным писателем так и не смогла преодолеть зависимость от прямого эфира.

Кстати, о зависимости. Надо выяснить, что там с публикацией графоманских стишков секретарши Оленьки…

Несколько отдалившись от телевизионного Мордора, я присела на лавочку в уютном сквере с фонтаном и, жмурясь на солнышке, позвонила Ирке.

— Да! Что?! — резко и нервно выдохнула она в трубку в два приема.

— Проблема? — насторожилась я.

— Даже две, и одна из них сейчас лупит другую! — доложила мне лучшая подруга.

— А, ты наблюдаешь за тренировкой? — догадалась я.

Недавно Ирка сдала своих неукротимых отпрысков — пятилетних близнецов Масяню и Манюню — в секцию восточных единоборств, и теперь неизбежные потасовки между мальцами проходят под чутким руководством хладнокровного тренера.

— Лучше бы не наблюдала, — вздохнула подружка. — С трудом остаюсь безучастной! Ужасно хочется перестать быть зрителем, броситься в гущу битвы, растащить противников по разным углам и самой надавать оплеух и им, и тренеру!

— Это было бы крайне непедагогично, — хихикнула я. — Поэтому повернись к битве спиной и переключись со спортивного канала на культурный. Я хотела спросить, как дела с твоей книжкой?

— Как мило, что ты этим интересуешься! — желчно молвила Ирка. — И это после того, как сама же наотрез отказалась рекомендовать мой поэтический труд своим издателям!