Тучи идут на ветер

Отец махнул носовым платком — раздался призывный удар в колокол. Вороной, проделав малый забег, замер у столба. На медный зов с выгона сбегались верховые. Проглядела, откуда взялся Борис. Бок о бок с чужаком. Вот, совсем близенько, рукой дотянуться.

Подчиняясь неосознанному женскому чутью, она невольно сравнивала их. Бровастого занимал конь соперника; точь-в-точь он глядел на нее в горнице. Борис окидывал толпу.

Нюрка знала: ищет ее. Больших трудов стоило, чтобы не откликнуться. Отец рядом, весь хутор… Держала наготове ладонь — помашет. А он, как назло, отворачивался.

Набежали еще верховые; заплясали, сбились кучей. Нюрка готова крикнуть от досады. Опять увидала Бориса. Стоял он уже с Захаркой; по другую руку — Сидорка. Не успела найти вороного, ударили в колокол. Сорвались всадники и пропали в лощине.

Тянулась Нюрка на цыпочки, вертела головой. Гулял по рукам бинокль. Только что от него оторвался приезжий. Наливаясь бордовой краской, хлопал радостно отца по погону, показывал в степь. Холодком покрылись у нее щеки. Отвлеклась — обежала взглядом онемевшую толпу — ликовал уже отец. Тот, вырвав у него бинокль, напряженно и долго всматривался в сторону соседнего хуторка Тавричанского.

Зашумели с того края. Нюрка заслонилась от солнца; острые глаза различили на зеленом три клубочка — два темных и красный. Из-за кургашка выкатился бурый моток. Искала в нем своего… Разве увидишь, такая даль!

С упавшим сердцем поглядела на помост. Удивило странное затишье: немо, пнями торчали старики, выставив бороды. Те трое — уже вот. Вытянувшись, лошади рвали под собой землю с молодой травой. Лиц не видать за гривами; торчали набитые ветром поддевки. Синяя — чужака, черная — Захарки; третью спину не признала. Желтый пиджак, что ли? Под удар колокола межу проскочили, казалось, все трое разом.

Ребятня кричала, свистела, кидала вверх картузы. Судьи на помосте не ликовали. Отец что-то говорил писарю, хмуро кивая на остатнюю кучку всадников, добиравшуюся к заветному столбу. И в самом заднем Нюрка не признала того, кому так страстно желала приза.

Писарь, размахивая бумагой, выкликнул казака Егор-лыкской станицы Николая Змиева; вторым — Захарку. Краснея от натуги, он кричал еще, но голос тонул в людском реве.

К столбу, на чистое, выехали чужак и брат. С выгона примчался всадник в кремовой рубахе, без шапки. На всем скаку осадил коня.

Борис! Как она его не угадала. Лошадь-то! Светло-рыжая, с белой проточиной. Ватник и шапка под мышкой — на скаку раздевался. «Ну и дуралей. Простынет, потом зачнет кашлять…»

Победителям вручали призы. Чужаку — богато отделанную ракушками уздечку; Захарке — плеть; Борису — голубенькую шальку с красными цветочками.

— Неве-ерна-а, Думенко передний прибег!

Кричали позади. Нюрке тоже обидно. Самого Бориса, кажись, приз устроил. С достоинством пожал писарю руку; улыбаясь, развернул шальку, показывая всему хутору.

К рубке молодняк не допустили. Похвалялись бывалые. Тряхнули удалью и отец с егорлыкским усачом.

Рубка Нюрку мало занимала. Дергая махрастые концы шали, она не сводила пылких глаз с верховых, кучковавшихся возле бочки с водой. Для нее Борис не одевался — кремовое далеко видать.

На препятствия пошли все, у кого хватило духу. Первым попытал доли Гараська. Нюрке сбоку отчетливо видать, как Терек, братнин полковой конь, поджимая передние ноги в белых чулках, птицей перелетал барьеры из жердей и хвороста. Под громкие выкрики брат проехал мимо помоста. Терек любит, когда кричат и хлопают ему люди — пляшет на радости, пенит удила. Рад и Гараська, но виду не подает; держит губами желтый кончик уса, хмурится. Разойдется он вечером, за столом, когда выпьет. Нюрка знает его…

Смельчак на буланом белохвостом коне вернулся с половины пробега: сбил жердину на пирамиде. Крутнули лошадей трое подряд, обскакав изгородь с канавой. Не всякая лошадь идет на высокий лозняк — не видать, что за ним — вода, яма. В неудачниках очутился и Захарка. От стыда и злости он исчез в степи.

Прихватила Нюрка зубами край шали. Кремовая рубаха распласталась над вытянутой конской шеей; до рези в глазах горел дончак на солнце, клонившемся к Ма-нычу. Выдохнула облегченно. Не жалея ладоней, хлопала, кричала проезжавшему круг почета счастливцу. На этот раз он увидал: вскинул брови, натягивая повод…

Ахнула толпа, примолкла. Нюрка явственно услышала комариный звон в ушах, перешедший в дикое конское ржание. Возле сваленного забора бился вороной жеребец, силясь оторвать от земли подвернутые странно задние ноги. Неподалеку на сурчине синела поддевка.

Волной хлынул люд к тому месту.

3

Тонкий серпик месяца серьгой повис над садами. Солнце село недавно. На бугре, за Манычем, еще дотлевали кучевые облака.