Тучи идут на ветер

Совет вновь создал штаб обороны; председателем его назначили Сергея Минина. К нему в подчиненные попал и он, Иван. Как жителя Донской области, его определили в казачью секцию. Секцию возглавил казак-большевик Андрюшка Шманов. Оставив Гумрак, они перебрались в город, в здание штаба, выходившее боком к вокзальной площади.

В штабе обороны не было самого нужного — войск. Разложившиеся запасные полки распустили; формирование Красной гвардии продвигалось туго. По старой памяти губернский Совет подослал из Саратова отряд красногвардейцев — пулеметную команду и сводную батарею. С грехом пополам сколотили до трех тысяч штыков. Добровольцы идут. Нет оружия.

Оружие, оружие! Где взять? Ночи напролет прокуривали в кабинете председателя, ломали мозги. Иван поделился было своим великокняжеским опытом — обыскивать проходящие составы. Подняли на смех. Минин, протирая изъеденные дымом глаза, вскинул плешивую голову:

— А что? Дело Кучеренко говорит. Фронты распались. Солдаты растекаются по домам. Наши, возьмите, кроме иного имущества и винтовки с собой тайком тащат.

Поддержал и Иван Тулак, секретарь штаба. Со вчерашнего дня Тулак получил назначение формировать конную часть. В Царицын он попал из Ростова вместе с отступившими красногвардейцами; там возглавлял Центральный штаб Красной гвардии.

— Мы в Ростове таким макаром поначалу вооружались.

С месяц торчал Иван Кучеренко в Ельшанке — южной пригородной станции. Улов небогатый: попадались солдаты вроссыпь, одиночкой. Известно, Кавказская армия генерала Юденича снялась с турецкого фронта; сбилась солдатня в вагонах. По слухам, все пути Владикавказской дороги от гор до Тихорецкой закупорены воинскими эшелонами. Вот-вот должны подсунуть к Царицыну — не на Ростов же свернут от Кущевки, в лапы Корнилову. Хотя офицерье все осядет на Дону…

Слухи подтвердились. Прошлой ночью дежурный по станции растолкал Ивана, прикорнувшего на подоконнике, взволнованно сообщил:

— Воинский… У семафора. Требует белого…[2]

— Красный давай!

Застегиваясь, выскочил на перрон. Ледяной ветер едва не сорвал шапку. Паровоз, злобно отдуваясь, встал, ослепляя фонарем. Из буранного черного крошева вывалились люди в полушубках и шинелях. Тускло покалывали хрустящий снежный столб света граненые штыки.

— Комендант?!

Спросил высокий офицер в желтом полушубке с белой опушкой и в такой же белой цигейковой ушанке. Иван невольно нахохлил плечи — голос знакомый! Поправляя винтовку, вгляделся пристальнее в запорошенное безусое, скуластое лицо. Подсказали жесткие складки вокруг рта да манера выпячивать губы… Штабс-капитан Грунин?! Ну да, он. Летом расстались. В Баку попали вместе в полковой комитет; тоже гунибец, начальник батальонного штаба, говорун, любитель трибун и митингов. Без твердых политических убеждений, правда: начинал с кадетов, потом рвал глотку за эсеров, а одно время спелся с меньшевиками. Бывало, схлестывался с ним. Кто же он теперь? На Ростов не свернул — знать, не прельстили ни Корнилов, ни Каледин.

— Да, комендант.

Офицер угрожающе подступил, голос сбавил до свистящего хрипа:

— Мы требуем немедленной отправки-с…

— Кто это?

— Революционный комитет двести шестьдесят третьего Гунибского полка.

— Советской властью все воинские части старой армии распущены, а равно с тем комитеты, полковые ли, дивизионные, утеряли свои полномочия. Такое вам, гражданин Грунин, должно быть бы известно.

Завьюженные пучки бровей штабс-капитана поднялись.

— Постой, постой, братец… Писарь четвертой роты Кучеренко! Ты же дезертир…

— Прошу со мной. Одного. В охране вы не нуждаетесь. Эшелон на Царицын не пройдет без особого на то распоряжения.

В дежурке при яркой лампочке полностью восстановил утраченные уже из памяти малые приметы и черточки в массивном лице полчанина. Переворачивал для видимости потертые слежалые бумаги; краем глаза ловил на себе тоже испытующий взгляд, силился унять взыгравшую обиду. «Гм, «дезертир»… Сволочь белогвардейская… А произнес-то! Презрительно, с рыком…» Злой радостью наполнялся — нахрапистый тон Грунин усмирил. Жалкое, умоляющее появилось в крупных голубых глазах.

— Бумаги как бумаги… В порядке, — пожал неопределенно плечами, протянул. — Возьмите, гражданин Грунин. Интересует эшелон — не вы.

— Воинский… Наш полк. Вернее, остатки… От самого Тифлиса катим. Долго торчали в Армавире и Тихорецкой…

— Раздумывали?

Грунин сделал вид, будто не понял ядовитого намека.

— Солдат мало, сотни, полторы. Убиты, ранены, добрая треть разбрелась самовольно… С нами и полковое имущество, канцелярия. Унтер-офицеров десятка полтора, а среднего командного состава и Совсем нет. Кроме меня да двух прапорщиков…

Приглаживая мокрый ворс ушанки, Грунин с несвойственной ему мягкой усмешкой добавил:

— Ао Тихорецкой… Были они, раздумья. Иные из офицеров свернули на Ростов. Кто хотел, разумеется. Но еще больше оставались по пути следования, на станциях. Из солдат, унтеров. Вливались в местные красногвардейские отряды. В Тихорецкой порядком откололось, затем в Торговой…

Обида прошла, улеглось и злорадство.