Тучи сгущаются над Фэйр (СИ)

  Проблема перенаселенности, - одна из вечных проблем погоста. Здешняя земля за века пользования до того переполнилась гробами, что они местами выходили на поверхность и торчали среди могильных плит, цветом и формой напоминая гнилые зубы старой карги. Та часть из этих "зубов", что встречалась вдоль склона, невольно образовывала под ногами взбирающихся подобие ступеней лестницы, особенно заметное ближе к концу восхождения. И сейчас, карабкаясь, Фердинант то и дело забывал, что взбирается по чьим-то мощам, тем более что часть из гробов пустовала, а даже те гробы, где лежали усопшие, были покрыты малиновым снегом.

  В некий условный момент восхождения обстоятельства вдруг изменились, и долгожданная перемена та выражалась, в первую очередь, выравниванием склона, отчего движение много упростилось, во вторую, - изменилось само окружение: теперь по сторонам был не пустырь и сугробы, верхушки самых высоких надгробий, но статуи за оградой, и там же, среди них, - родовые склепы. Одинокие могилы здесь, правда, тоже встречались, но чаще всего они принадлежали аристократам, в силу тех или иных причин, не заслуживших право на захоронение прах к праху уважаемой родни. Так хоронили изменников и негодяев, или тех, кого следовало так называть, или было выгодно влиятельным сородичам. Иногда по прошествии времени тех, кто невинно осужден, или чья вина была переосмыслена в соответствии с духом нового времени, перезахороняли кающиеся потомки, а бывало они сами перезахороняли себя куда надобно.

  От некоторых склепов доносились неразборчивые голоса. Те голоса без конца бранились, и говорили на повышенных тонах, а то и вовсе - вопили. Так громко они говорили и вопили, что даже толстые каменные плиты, герметично закупоривающие входы в усыпальницы, не способны были до конца поглотить перебранку. Сквозь мельчайшие щели и прорехи просачивались голоса наружу и уносились, подхваченные ветром, кружась снежинками, тонули в могучем вое бурана. И это был уже буран - даже не буря, крепчал он с каждым мигом, вступал во власть, и не лорд Мортимер, не капитан Баст теперь правили Хельмроком, но этот буран и его первопричина.

  На вершине погоста встречались и деревья. Те коряги, что зимой, что летом никогда не зеленели, птицы на них не сидели, только залетные уличные мыши, у которых кости распирают кожу, и большие белые вороны, чьи ребра торчат наружу поверх перьев. Под стать известнейшим хельмрокским дамам с их холодными небьющимися сердцами и утробой, потерявшей способность к рождению, - дамам, не привлекающим мужчин более, или привлекающим, но безнравственно, - эти деревья, казалось, и не росли вовсе, но замерли в вечности. И только ветер, возвращая время, указывал на то немногое, что еще роднило их с растительным миром, - указывал на гибкость и долголетие.

  Поравнявшись с тяжелой плитой, что Склепу заменяла дверь, Баст выхватил пистолет из кобуры и, направив в небо, несколько раз спустил курок. Однако выстрелов не последовало. Выругавшись, Баст перехватил револьвер за ствол и принялся бить рукоятью по плите, так как оружие он обожал, то и стучал бережно. Когда же и это не помогло, капитан, отчаявшись и рассвирепев, проорал во всю мочь глотки:

  - Отворяй! Чтоб вам пусто было, костяшки полые... - его голос заметно дрожал, и руки дрожали, и все внушительное тело Баста содрогалось от холода, пробравшего его. Вскоре плита отодвинулась, а из образовавшегося проема дохнуло теплом: даже в склепе - для многих последнем пристанище - было сейчас гораздо теплее, чем снаружи, и, следовательно, - лучше для живых. Почти сразу же из проема выглянул череп бармена, объятый пламенем, но не зеленым пламенем распада, а самым что ни на есть обыкновенным - с красными языками: по всей видимости, и что слышалось из улюлюканья, завсегдатаи окунули его в горючее и подожгли, чтобы двигался резвее. Поднатужившись и отодвинув плиту еще дальше в сторону, так далеко, что даже тучный капитан сумел бочком протиснуться внутрь, а тщедушный Фердинант и подавно, Рэнди вернул ее в исходное положение и ушел протирать стойку.

  Фердинанту не единожды доводилось бывать в Склепе, к которому он испытывал смешанные чувства; то же, что ему в заведении несомненно нравилось, - это его неизменность. К сожалению, данная черта, без сомнений присущая месту, распространялась на все без исключения составляющие его общности, в том числе и предельно отталкивающие, воспринимающиеся дворецким исключительно в негативном смысле, к примеру - на здешнее убранство.